|
МАЙЯ МУЛЫ
http://www.business-magazine.ru/mech_new/experience/pub287877
Баки, моллюски, мертвые президенты, тесто, костяшки, чеддер, жабы, капуста, скрилла, мула, картоха, зеленые спинки, вашингтоны, джефферсоны, линкольны, бенджамины, гамильтоны, сыр, хлеб, салат, смачные поцелуи — народные прозвища американского доллара.
Бутербродные деньги
О краеугольном камне современной мировой экономики — североамериканском долларе — хотелось написать еще два года назад, сразу после изучения материалов для «Сада сходящихся тропок» — нашего культурологического слепка Федеральной резервной системы США. Все, однако, откладывал, прикрываясь иллюзией несвоевременности, скорее даже — неуместности «наезда» на святая святых потребительской цивилизации. Перелом в настроении, как ни странно, вызвала внешне безобидная заметка, растиражированная отечественными безбашенными СМИ: «Журнал The Economist опубликовал ежегодный «индекс БигМака», который оценивает покупательную способность национальных валют только по одному показателю: сколько стоит знаменитый гамбургер от McDonald’s. Разница между ценой БигМака в России и в США сократилась за год с 42,9 до 41 процента. Следовательно, согласно индексу, курс доллара к рублю должен быть не 25,67 рубля за один доллар, как сейчас, а около 15,5 рубля». Сразу подумалось: до какого жалкого состояния должна дойти экономическая наука (заодно с обслуживаемой ею финансовой системой), чтобы цепляться за бутербродные ориентиры? Как же должна деградировать вера в «надежные» и «проверенные временем» дефляторы ВВП, потребительские корзины, оплаты неквалифицированного труда, расчеты ВВП на душу населения и индексы потребительских цен, чтобы сравняться по убедительности в глазах дезориентированной публики с «индексом» БигМака, а теперь еще, говорят, и плеера iPod?!2 Немного поразмыслив, пришел к убеждению, что за очевидным абсурдом сравнения бутербродных цен в разных странах (несопоставимая себестоимость производства, несопоставимые уровни оплаты труда, несопоставимые доходы населения, несопоставимая политическая конъюнктура и — главное! — несопоставимая ценовая политика McDonald’s, всегда подстраивающейся под местные реалии и балансирующей между сверхприбылью и страхом нарваться на погром и заполучить высаженные витрины) скрывается отчаяние перед нынешним состоянием мировой денежной системы, злокачественно деградировавшей от товарных денег к декретным, а под конец — к инфляционным кредитным деньгам3. На фоне основного недостатка патриархальной привязки товарных денег к золоту и серебру, порожденного естественным дефицитом драгоценных металлов, которых периодически не хватало для поддержания паритета между денежной массой и объемом товаров/услуг, главный недостаток денег декретных (т.н. fiat money) — инфляционность, вызванная бесконтрольной эмиссией, — хоть и создавал обеспокоенность, однако не предвещал летального исхода. Даже кредитные деньги — эта чудовищная аберрация ростовщической ментальности, свернувшая нашу цивилизацию в бараний рог в XVIII веке, — поначалу пытались сохранять видимость приличия, поддерживая привязку к великим уравнителям (золоту и серебру) и не оспаривая приоритеты государства и народовластия (в лице Парламента) в вопросе контроля за эмиссией. Затем двумя молниеносными ударами — в 1913-м (создание Федеральной резервной системы США) и в 1933 году (административный указ президента Рузвельта № 6102 и последовавшие за ним меры по уничтожению привязки доллара к золоту) — кредитные деньги завершили отрыв от реальности и окончательно вышли из-под контроля. С этого момента Его величество Доллар США занимался исключительно обслуживанием самого себя, погружая подспудно реальную экономику во мглу Майи и субъективность бутербродных индексов. Жуткому катабазису4 денежной единицы Соединенных Штатов Америки мы и посвящаем наш сегодняшний рассказ.
От истоков до 1913 года
Поводом для выделения 1913 года в качестве переломной вехи в истории американских денег послужили отнюдь не авторские эмоции, а непреложный факт: по оценке Министерства финансов США, стоимость товаров и услуг в течение периода с 1635-го по 1913 годы оставалась относительно неизменной, зато с момента создания Федеральной резервной системы (в 1913 году) эта стоимость возросла в 25 раз5! Иными словами, Америка демонстрировала финансовую стабильность на протяжении почти трехсот лет, которые — обратите внимание — были наполнены самыми драматичными социальными потрясениями: Война за независимость, Гражданская война, выдавливание Франции, захват испанских территорий, геноцид коренного населения, золотая лихорадка, индустриальная революция и неистовый Drang nach Westen, отмеченный тысячемильной паутиной железных дорог и основанием бесчисленных новых городов. В ХХ веке на территории США воцарился мир, а войны, опустошившие прочие континенты, обеспечили «форпосту демократии» условия для невиданного экономического роста. При этом, однако, состоялось не столько сокрушительное обесценивание американских денег, сколько превращение их в эфемерное, неуловимое, сюрреальное НЕЧТО, ни к чему не привязанное, ничем не обеспеченное и к тому же находящееся под контролем НЕИЗВЕСТНО КОГО. Неожиданное развитие событий, не правда ли? За вопиющим обесцениванием денег и принудительной виртуализацией финансовых отношений скрывается хоть и трагичная, но весьма банальная социальная метаморфоза: речь идет о безоговорочном переходе властного контроля в мире от капитала производственного к капиталу банковскому. Здесь-то и начинается самое интересное: поскольку банковский капитал в том виде, как мы его знаем сегодня, в основе своей представлен так называемыми «старыми деньгами»6, резонно предположить, что названная метаморфоза корнями своими уходит в прошлое, несоизмеримо более далекое, чем 1913 год. По этой причине нам представляется целесообразным начать летопись американского доллара не с момента обретения им нового качества (1913 и 1933 годы), а с самых истоков — XVII века, эпохи колониальной зависимости Америки от Британии. Период от возникновения первых колоний до победы в Войне за независимость представляется неолиберальным историкам и экономистам дикой вольницей. Страшно подумать: на территории Соединенных Штатов в те годы в обращении находилось более пятидесяти (!) различных форм денег — помимо монет британской, испанской, французской и португальской чеканки, в качестве платежного средства легко и непринужденно принимались сертификаты (scrips), эмитируемые отдельными колониями (впоследствии — штатами), городами и даже крупными предприятиями. Стоимость этих денежных суррогатов непредсказуемо менялась, а главное — не соответствовала реальной стоимости подлежащего обеспечения (золота и серебра), либо вообще никакого обеспечения не имела. Приведенная оценка финансовой анархии, царившей в XVII–XVIII веках на территориях США, отражает точку зрения сторонников Александра Гамильтона и привнесенного им в 1791 году цивилизованного (в европейском понимании) банковского дела в виде First Bank of the United States, первого Центробанка Соединенных Штатов. Реальность, однако, такова, что колониальные сертификаты (colonial scrips) — бумажные декретные деньги, подкрепленные не золотом и серебром, а лишь авторитетом местных властей, — на протяжении всего своего существования (52 года) не знали инфляции и обеспечивали стабильность цен, невиданную ни до их введения, ни после запрета, наложенного на эмиссию британским парламентом (т. н. Currency Act 1764 года). Характерно, что ликвидация колониальных сертификатов и возврат к благородному продукту Bank of England, фунту стерлингов, не только привела к упадку экономической жизни североамериканских колоний, но и стала, по сути, главной причиной Войны за независимость. Революционное своеобразие колониальных сертификатов проявлялось не столько в отказе от привязки к золоту и серебру, сколько в упразднении самой идеи банковского кредитования власти (правительства) под процент — общепринятой практики в Европе XVIII века. Отсутствие «долгового бремени» на самозваных деньгах североамериканских колоний позволяло местным органам управления снижать налоги и предоставлять кредиты под низкий процент, что, в свою очередь, вело к расцвету товарных отношений и производства. Бенджамин Франклин, принимавший непосредственное участие в создании колониальных сертификатов Пенсильвании, оставил зарисовку экономической ситуации, отражавшей запрет метрополии на эмиссию самозваных денег: «Условия изменились столь разительно, что эра процветания мгновенно сошла на нет, а депрессия достигла таких масштабов, что улицы колониальных городов переполнились безработными». В 1776 году о колониальных «чудо-скрипах» писал с нескрываемым восхищением и отец европейской экономической науки Адам Смит: «Правительство Пенсильвании изобрело новый способ кредитования, который, не будучи деньгами с золотым либо серебряным обеспечением, тем не менее, полностью дублировал денежные функции. Правительство предоставляло людям под процент и земельный залог бумажные долговые сертификаты, которые переходили из рук в руки подобно банковским обязательствам (bank notes) и считались законным платежным средством во всех сделках. Система эта существенным образом сокращала ежегодные расходы правительства, и говорят, что пенсильванские бумажные деньги никогда не обесценивались ниже стоимости золота и серебра, установленной в колониях до их эмиссии». Отказ от привязки колониальных сертификатов к золоту и серебру объяснялся объективной невозможностью обеспечить паритет денежной массы и объема товаров и услуг: драгоценные металлы хранились за океаном в авуарах Bank of England, который, как можно догадаться, не горел желанием наращивать эмиссию пропорционально темпам экономического развития североамериканских колоний. Секрет успеха доморощенной валюты заключался, однако, не в их декретном статусе (fiat money), а в соединении двух обстоятельств — устранении вышеупомянутого «долгового бремени» и жесткого контроля за эмиссией. По признанию Бена Франклина: «В колониях мы эмитируем собственные деньги. Они называются — «колониальные сертификаты». Мы эмитируем их в правильных пропорциях к запросам торговли и производства». Разумеется, бумажные обязательства североамериканских колоний были далеки от идеала. Можно не сомневаться, что и без запрета метрополии «правильные пропорции» эмиссии рано или поздно исказились бы под воздействием непредвиденных обстоятельств, как это случилось десятью годами позже (в 1775-м) в условиях разразившейся Войны за независимость. 10 мая 1775 года на тайном заседании Второго Континентального Конгресса было принято решение об эмиссии «кредитных билетов на сумму, не превышающую двух миллионов испанских рифленых долларов». Потребность в бумажных деньгах возникла для «защиты Америки», а «12 колоний7 обязались признать новую эмиссию в качестве законного платежного средства». Новые сертификаты получили название «Континентальной валюты» (Continental currency), или сокращенно — «Континенталы» (Continentals). Беспокойные обстоятельства военного противостояния метрополии помешали, однако, благостному развитию сценария: очень скоро эмиссия вышла из-под контроля и продемонстрировала самые печальные дефекты бумажных денег. В конце 1775 года было напечатано «Континенталов» на сумму, уже в три раза превышающую изначально запланированную (шесть миллионов испанских долларов), а в 1779 году эмиссионная вакханалия доcтигла предела: 242 миллиона долларов! Инфляция обрела гомерические масштабы — за 100 «металлических» долларов радостно отдавали 16 800 бумажных. В довершение неприятностей полиграфическая защита «Континенталов» оказалась настолько условной, что британцы всласть наигрались в экономическую диверсию, обеспечивая своим печатным станкам круглосуточную загрузку фальсификатом. Типичное рекламное объявление эпохи Войны за независимость (из нью-йоркской Rivington’s Gazette): «Путешественников, отправляющихся в другие колонии, снабжаем любым количеством поддельных долговых билетов Конгресса по оптовой цене бумаги. Качество печати настолько высокое, а имитация такая точная, что нет ни малейшего риска получить отказ в реализации, тем более что нашу продукцию практически невозможно отличить от настоящей. Долговые билеты были успешно и многократно запущены нами в обращение в очень больших объемах. Заинтересовавшиеся могут спросить Q.E.D. в «Кофе-хаусе» с 11 до 16 ежедневно в течение всего месяца». Считается, однако, что овчинка «Континенталов» стоила выделки: колонии не только три года противостояли могучей Британской империи, но и вышли из этого противостояния победителями. Экономическая цена победы — 200 миллионов долларов долговых обязательств, полностью дисконтированных инфляцией и неликвидностью. Если предположить, что стремление к самостоятельной денежной системе и в самом деле явилось одной из основных причин противостояния Соединенных Штатов Америки Британии, то победа смотрится гораздо менее выразительно, чем успехи Джорджа Вашингтона при Трентоне и Принстоне8. По крайней мере, если принимать во внимание не декларативную сторону дела, а сущностный вектор развития американской финансовой системы. Так, в 1791 году по предложению великого англофила, а по совместительству — первого секретаря Казначейства США, Александра Гамильтона Конгресс добровольно сдал позиции и согласился на создание первого американского центрального банка, вылепленного с трогательной прецизионностью по образу и подобию Bank of England. Внешне мотивация Гамильтона выглядела более чем похвально: наведение порядка в финансовой жизни молодого государства, обеспечение надежного кредитования, насущного для развития промышленности и торговли, ликвидация инфляционных последствий, вызванных бесконтрольной эмиссией (и британской диверсией) «Континенталов». Для выполнения поставленных задач предлагалась централизация финансов под эгидой единого банка, способного обеспечить и защитить интересы государства и правительства. Замечательно и убедительно. Хитрая рожица сатанёнка начинала проглядывать только в деталях, описывающих механизмы функционирования и — главное — распределения собственности Центробанка. Так, первоначальный капитал First Bank of the United States, по предложению Александра Гамильтона, должен был составить 10 миллионов долларов. Правительству Соединенных Штатов резервировали царскую долю — в размере двух миллионов долларов. Одна незадача — у правительства таких денег не было и в помине! «Не беда, — увещевал умудренный европейским опытом ученик британского министра финансов Роберта Уолпоула, — эти деньги одолжит правительству Соединенных Штатов… сам Центробанк!» Разумеется, за скромные проценты — иначе в цивилизованном обществе не полагается. К тому же возвращать ссуду сразу не обязательно. Можно и постепенно: скажем, на протяжении 10 лет равными долями. Оставшиеся восемь миллионов долларов (а по сути — все 10, поскольку доля правительства также покрывалась за счет кредита) в уставной капитал первого американского Центробанка вносили частные лица, причем обязательным условием Гамильтона был допуск в акционеры не только граждан Америки, но и зарубежных товарищей. Зачем? Как зачем?! Если даже у правительства молодого государства не набиралось 20% уставного капитала, неужели кто-то полагает, что у рядовых граждан Североамериканских Штатов, в достатке снабженных «Континенталами» на поколения вперед, могло заваляться восемь миллионов долларов? Тем паче, что другим непременным условием Гамильтона для формирования уставного капитала американского Центробанка было внесение не менее четверти суммы золотом и серебром9. Тем самым златом-серебром, с которым у колоний, как помнит читатель, изначально не сложились добрососедские отношения. Короче говоря, скрытая подоплека демарша по созданию американского Центробанка не может оставлять сомнений (в глазах наших современников, разумеется): передача контроля за финансовой системой нового государства «старым деньгам» Европы. А заодно — стремление «подсадить» правительство США на долговую иглу кредитных денег. Мало того, что офису Джорджа Вашингтона предстояло десять лет кряду выплачивать свою долю в уставном капитале банка, так еще и последующее кредитование государственной деятельности предполагалось осуществлять в полном соответствии с британским стандартом: под процент! Дабы у читателей невзначай не создалось превратного впечатления, что долговые обязательства правительства никак не затрагивают частную жизнь граждан, спешим развеять опасные иллюзии: правительство, получив кредитные деньги от Центробанка, будучи в здравом уме, сразу же перераспределяет бремя собственных обязательств на законопослушное население. Как? Повышая налоги, добавляя проценты потребительского и делового кредита, выписывая акцизные марки — инструментарий обширный и проверенный временем. Так долговое бремя, возложенное на правительство Джорджа Вашингтона первым американским Центробанком, Александр Гамильтон элегантно предложил облегчить за счет введения налога на импорт алкоголя и повышения акциза на местное производство виски. Проблема, однако, заключалась в том, что возгонкой американского горячительного напитка баловались в основном жители южных штатов, которые сразу после подписания президентом «Закона о банке» (25 апреля 1791 года) развернули многолетнее «Восстание виски», ставшее достойным фундаментом для последующего противостояния конфедератов и юнионистов. За финансовое облагодетельствование молодой нации Александр Гамильтон запросил всего ничего: частный статус Центробанка да двадцатилетнюю хартию (1791–1811) на право эксклюзивного обеспечения финансовых интересов правительства. В качестве отступного предлагался запрет иностранным акционерам участвовать в голосовании и право секретаря Казначейства на проведение еженедельных проверок финансовой отчетности Центробанка, подкрепленное правом на изъятие правительственных депозитов. Это последнее обстоятельство (контроль со стороны правительства) вкупе с привязкой денежной эмиссии к запасам золота и серебра позволяет говорить о сохранении хотя бы видимости независимости финансовой системы Соединенных Штатов в той зримости, как она сложилась к концу XVIII века. Рядом с закрытой и никому не подотчетной частной лавочкой Федерального резерва детище Александра Гамильтона смотрится образцом просветительского гуманизма. Даже при таких щадящих обстоятельствах вектор развития Центробанка, наделенного статусом частной компании, обозначился в истинном виде в ближайшее время: уже в 1796 году у правительства США кончились деньги, и Конгресс дружно проголосовал за продажу акционерной доли государства в родном Центробанке, который отправился в самостоятельное плавание под полным контролем европейских «старых денег». Поначалу казалось, что хитрое дело Александра Гамильтона прочно укоренилось на американской земле. Вопреки отказу Конгресса продлить хартию первого Центробанка в 1811 году, на смену ему через пять лет пришел Центробанк № 2 (Second Bank of the United States) со всеми полагающимися атрибутами: частным управлением, кредитованием государства под проценты, контролем за эмиссией. Ребенок Джеймса Медисона10 функционировал недолго — с 1816-го по 1833 годы, — однако напакостил изрядно: устроил бесконтрольную раздачу сомнительных кредитов, сыграл первую скрипку в неслыханной земельной спекуляции, распространил эффект пузыря на рынке недвижимости на всю экономику, а затем, отозвав махом и в одночасье все кредиты, инициировал «панику 1819 года». Несмотря на то, что под занавес Центробанк № 2 скатился к неприкрытому воровству и коррупции, президенту Эндрю Джексону пришлось изрядно попотеть для прикрытия частной лавочки. Два секретаря Казначейства США один за другим были уволены президентом за отказ изъять федеральные фонды из депозитария Центробанка, и лишь третьему назначенцу — Роджеру Тейни — хватило гражданского мужества ликвидировать филадельфийскую кормушку. После разгона Второго Банка Соединенных Штатов наступил длительный период вольного существования (т. н. Free Banking Era: 1837–1862), в течение которого страна самым замечательным образом обходилась без Центробанка. Гражданская война привела даже к возрождению традиции денежной эмиссии, не обремененной кредитным процентом и производимой самим государством без частного посредничества. Летом 1861 года президент Линкольн обратился к банковскому сообществу с просьбой предоставить льготный кредит для финансирования армии и военных нужд. Банковское сообщество откликнулось с энтузиазмом: 24–36% годовых — и никаких вопросов! Реакция Линкольна оказалась достойной восхищения потомков: отвергнув частные кредиты, президент провел через Конгресс (Закон от 17 июля 1861 года) эмиссию «Казначейских билетов» (в народе — greenbacks, «зеленые спинки»). Несмотря на то, что «зеленые спинки» являлись классическими декретными деньгами, полностью освобожденными от всяких кредитных и долговых обязательств, в условиях патриотического подъема они замечательно справлялись с функцией «законного платежного средства» и позволили юнионистам свести концы с концами в их противостоянии конфедератам. В общей сложности за период с августа 1861 года по апрель 1862-го было эмитировано «зеленых спинок» на сумму 60 миллионов долларов без каких-либо признаков инфляции и дестабилизации финансовой системы. Единственной пострадавшей стороной оказались «старые деньги» и банковские круги, заинтересованные в процентном кредитовании федерального правительства. Идея независимых декретных денег, свободных от долговых обязательств, похоже, понравилась американцам, и вслед за «Казначейскими билетами» они сразу же запустили эмиссию «Билетов законного платежного средства» (Legal Tender Notes), которые, в отличие от «зеленых спинок», были отвязаны и от золото-серебряного стандарта. Финансовая система страны была упорядочена «Законом о национальной банковской системе», который в трех редакциях (последняя состоялась 3 марта 1865 года) устанавливал систему национальных банков, находящихся под надзором Управления контролера денежного обращения (Office of the Controller of the Currency, OCC). Отныне 1 644 национальных банка (октябрь 1866 года) хоть и финансировали правительство под процент, однако делали это в обмен на закупку правительственных же долговых обязательств (федеральных облигаций). И все это — обратите внимание! — без малейшего намека на частный Центробанк. Независимая национальная денежная политика Соединенных Штатов просуществовала почти пятьдесят лет — до самой контрреволюции Федеральной резервной системы (1913). (Продолжение следует)
1 Майя (санскр.) — иллюзия реальности, один из основополагающих принципов древнеиндийской философии веданты. Мула (moolah) — в американском сленге: доллары, деньги, бабки. (см.название) 2 Индекс iPod в 2006 году ввел австралийский инвестиционный банк Commonwealth Securities. 3 Ради чистоты эксперимента я умышленно сохраняю инструментарий первоисточника (американского монетаризма) и оперирую категориями столь дорогого неолиберальному сердцу Людвига фон Мизеса. 4 Катабазис (греч.) — в Элевсинских мистериях: ритуал спуска жреца в пещеру, символизирующий нисхождение в преисподнюю, царство мертвых. 5 По состоянию на 2006 год. 6 Отсылаю читателей к нашему исследованию «VOC» (история голландской Ост-индской компании). «Бизнес-журнал», № 24, 2006. 7 Джорджия — тринадцатый участник Второго Континентального Конгресса, провозгласившего впоследствии Декларацию независимости и Статьи Конфедерации и Вечного союза (первую конституцию США), — в помянутом заседании не участвовала. 8 В декабре 1776-го (Трентон) и январе 1777 года (Принстон) Джордж Вашингтон нанес поражение войскам английского главнокомандующего Вильяма Гоу. 9 Оплату остальной суммы допускалось производить облигациями, ликвидными сертификатами, ценными бумагами и прочими вменяемыми долговыми обязательствами. 10 Второй банк Соединенных Штатов был учрежден Джеймсом Медисоном в Филадельфии.
Автор: Сергей Голубицкий. 28 августа 2007 года
ФИНТ "НИКЕРБОКЕР"
http://www.business-magazine.ru/mech_new/experience/pub288446
«Если американский народ когда-нибудь позволит частным банкирам контролировать эмиссию денег сначала через инфляцию, а затем — дефляцию, банки и корпорации, которые расплодятся вокруг них, лишат народ собственности в такой мере, что дети окажутся бездомными на земле, завоеванной их предками». Томас Джефферсон, третий президент США, автор Декларации независимости
Рождение Великой Триады
Гипотезу о Великой Триаде (Problem — Reaction — Solution1) как универсальном механизме, приводящем в движение повестку дня Нового мирового порядка, высказал, если мне не изменяет память, неутомимый британский конспиролог Дэвид Айк. Поскольку современная общественно-политическая жизнь излишне хаотична и не допускает прямолинейного движения к поставленной цели, Великая Триада делает ставку на полномасштабную инсценировку всей цепочки причинно-следственных связей реальности. Так, события 11 сентября 2001 года, рассмотренные через призму Великой Триады, представляются следующим образом: Инсценировка проблемы: подразделения контрразведки США сначала планируют и реализуют через подставных агентов террористические акты в Нью-Йорке и Вашингтоне, а затем для усиления эффекта организуют спецоперацию по почтовой рассылке белого порошка с сибирской язвой. Возбуждение реакции: подконтрольные СМИ широкомасштабно тиражируют версию о Бен Ладене и Аль-Каиде, якобы стоящих за событиями 9/11, насаждая атмосферу массового психоза, страха и негодования, благоприятную для радикального пересмотра всей парадигмы международной политики. Навязывание решения: полномасштабная «война с международным терроризмом» подается в качестве единственно возможной реакции на «угрозу высоким ценностям демократической цивилизации». Под эту дудку учреждается оруэллианское Министерство правды (Департамента безопасности отечества во главе с Михаилом Чертоффым, человеком с говорящим именем и внешностью), узурпируются гражданские права и свободы в рамках закона о патриотизме, оккупируются Афганистан и Ирак, ведется подготовка к войне с Ираном, расширяется НАТО. По мнению Дэвида Айка, сценарий Великой Триады был задействован чуть ли не во всех ключевых событиях ХХ века — от большевистской революции в России до провокации в Перл-Харборе. Признаюсь, желание проверить эту гипотезу на примере эволюции американского доллара от полноценной, обеспеченной золотом и серебром, национальной валюты, находящейся, как и полагается по Конституции, под контролем правительства и народа, к виртуальным долговым обязательствам частной конторы, не подтвержденным никакими активами, возникло изначально на визуальном курьезе. Слишком уж откровенно 13-ярусная пирамида со Всевидящим Оком на Великой Печати, помещенной президентом Рузвельтом на однодолларовую банкноту Федерального Резерва, намекала на родственные связи с иллюминатским братством2. Да и гордый девиз — Novus Ordo Seclorum3 — почти не оставлял сомнений в приобщенности американских денег к величественным планам по переустройству мира. Очень быстро, однако, изучение истории экономической и финансовой жизни Америки первого десятилетия ХХ века вывело гипотезу Великой Триады из эмоционального поля и заставило отнестись к ней с большей серьезностью — до того прозрачной оказалась провокационная подоплека событий, способствовавших уничтожению системы национальных банков и воцарению Федерального Резерва.
Чудо-мальчик
Принято считать, что чаша терпения американских законодателей, утомленных анархией жизни без Центробанка, лопнула в результате Паники 1907 года. Спонтанно возникший (якобы) финансовый кризис обрушил индекс ценных бумаг Доу-Джонса на 48% (с января 1906-го по ноябрь 1907 года), поставил на грань банкротства лучшие производящие и добывающие компании Америки и в одночасье лишил доверия вкладчиков сотни банков, включая большинство национальных. По горячим следам 30 мая 1908 года Конгресс США принял т. н. закон Олдриджа-Фриланда, предусматривающий учреждение Национальной денежной комиссии. Именно эта недоброй памяти комиссия, начав за упокой — с расследования причин финансового кризиса, закончила за здравие — выдала рекомендации по созданию Федеральной Резервной Системы (23 декабря 1913 год). Попробуем раскрутить машину времени в обратном направлении и установить первопричину финансового кризиса, исторические последствия которого на порядок превысили прямые экономические убытки. Трудно поверить, но грандиозные потрясения 1907 года, вызвавшие цепную реакцию банкротств и самоубийств от океана до океана, напрямую связаны с жизнью и деятельностью никому не ведомого и мало привлекательного человечка по имени Фредрик Августус Хайнце, прозванного впоследствии «Медным королем Монтаны». «Медный король Монтаны» родился в 1869 году в нью-йоркском Бруклине в семье достаточно добродетельной, чтобы уберечь ребенка от превратностей уличного воспитания и вывести на орбиту нужных знакомств, обеспеченных приличным образованием. На этой оптимистической ноте официальная биография Фредрика Хайнце заканчивается, и начинается мифологический лубок, заводящий в тупик неподготовленного исследователя. Согласно легенде, Фредрик Хайнце с блеском окончил в 1889 году школу горнорудного дела при Колумбийском университете, попрощался с родителями и отбыл в штат Монтана на вакансию инженера компании «Бостон & Монтана». По прибытии в поселок Батте, расположенный в окрестностях «самого богатого холма Земли», юный бруклинец, взращенный на идеалах, осененных Статуей Свободы, пришел в ужас от унизительного положения рабочего класса и сразу же взял быка за рога: инициировал многочисленные судебные иски против Amalgamated Copper Mining Company — компании могучего «Второго медного короля Монтаны»4 Маркуса Дейли и стоящей за ним семейной династии Хёрстов. Дальше — еще круче. В 1893 году Хайнце прикупил крохотный участок бесперспективной земли, расположенный аккурат посреди добывающих шахт Дейли и Кларка, а затем титаническим усилием воли напряг наследственную жилку хуцпа5 — отыскал лазейку в законе под названием law of the apex6 и пустился судиться с Amalgamated Copper Mining Company до окончательного посинения. Уловка law of the apex наивна, как помыслы младенца: если собственник земельного участка в процессе его разработки натыкается на горнорудную жилу, он имеет полное право продолжить добычу даже в том случае, если жила под землей расположена на сопредельных территориях. Легенда гласит, что «чудо-мальчик»7 вбурился на своем пустопорожнем участке глубоко под землю вертикально вниз, а затем стал копать по периметру во все стороны. Очень скоро он наткнулся на конечные точки (те самые apex’ы!) медноносных жил Amalgamated Copper Mining Company, которые и принялся с большой пользой для себя вырабатывать. Поскольку даже слепая буква закона не заслоняла чудовищной абсурдности ситуации, Фредрику пришлось густо подмазывать капризную телегу американской юриспруденции: «Хайнце был блестящим человеком и подкупал судей ради защиты своих интересов в суде (! — С.Г.) Говорят, в определенный момент в штате его сотрудников официально числилось более 30 судей», — с каким-то поистине воинственным идиотизмом восхищается мифологической биографией Хайнце автор статьи из Википедии! Кончилось дело тем, что доведенная до отчаяния Amalgamated Copper Mining Company выкупила у Фредрика Хайнце в 1906 году его компанию Montana Ore Purchasing Company за колоссальную по тем временам сумму — 10 с половиной миллионов долларов, — после чего новоиспеченный «Третий медный король Монтаны» благополучно отбыл в Большое Яблоко, прикупил легендарный трест «Никербокер» и занялся валютными спекуляциями. Прежде чем мы перейдем к нью-йоркским гешефтам Фредрика Хайнце, которые, собственно, и привели к Панике 1907 года, хотелось бы расставить точки над i в горнодобывающей легенде, с которой мы только что познакомились. Забегая вперед, скажу, что весь посыл этого бреда сводится к единственной цели: нарисовать портрет бесшабашного авантюриста, напористого афериста, на крайний случай — везучего парвеню, который очевидно случайным образом сколотил огромное состояние в далекой провинции, а затем после неудачных действий на бирже не менее случайно вызвал панический обвал акций и общенациональный финансовый кризис. Читатель, безусловно, заметил, что лейтмотив лубка — слово «случайность». Случайность и еще — обособленность Хайнце. Иными словами, Паника 1907 года была вызвана случайными и неумелыми действиями частного предпринимателя, не имеющего ни малейшего отношения к чаяниям пресловутых «старых денег», заинтересованных в ликвидации системы национальных банков Америки и учреждении частного Центробанка. Именно с этой случайностью мы и будем сейчас разбираться. Лично у меня горняцкое образование бруклинца вызывает большие сомнения, поскольку все известные достижения его жизни связаны исключительно с юридическими махинациями да биржевыми гешефтами, и никаким боком — с геолого-изыскательской работой наемного инженера. Помимо, однако, интуитивных догадок, существуют и иные, весомые обстоятельства, которые свидетельствуют не о лукавых похождениях Хромого Беса8, а о продуманной экономической диверсии засланного казачка. Свидетельства эти основательно рассованы по сусекам скучных архивов — таких, например, как коллекция корпоративной переписки и финансовой документации Montana Ore Purchasing Company за 1900–1910 годы, хранящаяся в библиотеке Исторического общества Монтаны. Одному богу известно, каким неведомым стечением обстоятельств мне удалось выйти в процессе изучения материалов на эти неприметные артефакты. Признаюсь, без этой информации мне бы и в голову не пришло усомниться в историческом правдоподобии биографических курьезов типа law of the apex и судейских чиновников на довольствии. Что же мы узнаем из документов компании Фредрика Хайнце? Удивительные, надо сказать, вещи! Montana Ore Purchasing Company была учреждена в Батте, штат Монтана, в марте 1893 года. Акционерами являлись: Фредрик Аугустус Хайнце (51% акций), его братья — Отто и Артур (47%) и некий Джон МакГиннис (2%). Кем был миноритарный МакГиннис? Да так, мелочь-человечек: всего-то президент национального банка Silver Bow, а впоследствии — мэр города Батте (1905–1906 годы)! Теперь самое интересное: размер уставного фонда Montana Ore Purchasing Company — 2 миллиона 500 тысяч долларов! С учетом распределения долей выходит, что Фредерик Хайнце внес чуть более 1 миллиона 250 тысяч долларов. Позвольте вопрос: откуда взялись такие сумасшедшие деньги у 24-летнего юноши из бедной семьи, прибывшего три года назад в Монтану инженером по найму? Тот же вопрос относится и к его единокровным братикам — Отто и Артуру. Следующий вопрос: каким боком в компанию нью-йоркских малолеток затесался председатель местного национального банка со своими скромными двумя процентами? Поскольку за руку никто никого не ловил, остается лишь догадываться: деньгами братьев Хайнце снабдили либо те, кто делегировал их с важной миссией из Нью-Йорка в Монтану, либо сам Джон МакГиннис, по каким-то соображениям решивший остаться в тени и избравший скромную роль смотрящего в совете учредителей. Второй вариант предпочтительнее, но при непременном условии: рекомендательные письма, с которыми Фредрик Хайнце явился к президенту национального банка, должны были обладать абсолютной бронебойностью. В 1894 году Montana Ore Purchasing Company запустила в Мидервилле (пригород Батте) плавильную печь столь высокого технологического уровня, что разом обошла остальных конкурентов в Монтане, включая корифеев из Amalgamated Copper Mining Company. Низкая себестоимость продукции позволила компании Хайнце установить почти демпинговые цены на услуги, и, как следствие, все мелкие и средние добывающие шахты региона заключили с Montana Ore Purchasing Company соглашения по выплавке меди. В 1895 году компания Хайнце приобрела первый участок Rarus Mine за 300 тысяч долларов, за которым последовала целая череда закупок — как в Монтане, так и в Британской Колумбии (Канада). В 1897 году Montana Ore Purchasing Company добывала 25 миллионов фунтов медной руды в год (!) и обеспечивала занятостью 700 рабочих. Выходит, в биографии Фредрика Хайнце не было затяжных судебных разбирательств с подлинными медными королями Монтаны? Не было уловки law of the apex? Были, конечно! Montana Ore Purchasing Company благополучно судилась с Маркусом Дейли на протяжении 10 лет, раздавала взятки судейским, заигрывала с местным пролетариатом и воровала медь под землей сопредельных участков. Никто не собирается ставить под сомнение талант хуцпа бруклинского «чудо-мальчика». Однако ухищрения и плутовство никоим образом не были источником обогащения Хайнце! Мы только что убедились — Montana Ore Purchasing Company уже изначально обладала запредельной капитализацией и была обеспечена мощнейшей поддержкой со стороны. Поддержкой не только финансовой, но и технологической: ни у кого в Монтане не было столь замечательных чудо-плавилен, как у «чудо-мальчика» из Нью-Йорка. Вот бы узнать, где эти плавильни произвели — в Лондоне или Берлине? Не будем, впрочем, предаваться вздорным домыслам и займемся лучше следующим этапом жизнедеятельности Хайнце. В 1906 году, наигравшись в производство и наработав бронебойную легенду гения-селфмейдмена из глубинки, Фредрик великодушно продает Montana Ore Purchasing Company своему злейшему врагу — Amalgamated Copper Mining Company за 10 с половиной миллионов долларов и возвращается в Нью-Йорк.
Терминаторы
В Большое Яблоко Фредрик Хайнце явился не в поисках смутных business opportunities9, а с продуманной заранее многоходовой повесткой дня. Свидетельство тому — филигранная череда молниеносных поглощений, альянсов, липовых ссуд и финансовых манипуляций. Действия Хайнце выверены и спокойны. Он ни на мгновение не теряет самообладания, хотя со стороны его поступки смотрятся откровенным самоубийством. Создается впечатление, что Фредрик с первого шага был заряжен на уничтожение собственного детища. Уничтожение как можно более громкое, с как можно более тяжкими последствиями. 10 с половиной миллионов долларов, вырученные в Монтане, — деньги, безусловно, солидные, однако для сотворения задуманного Big Bang10 явно недостаточные, поэтому Фредрику Хайнце быстро подбирают сообщника-терминатора. История обогащения Чарльза Морзе впечатляет несуразностью не меньше, чем история Фредрика Хайнце. Масштаб его предпринимательской жилки принято иллюстрировать дурашливым лубком: в молодости Морзе числился клерком в конторе своего батюшки, а работу за него выполнял другой человек, которого Морзе нанял за половину своей заработной платы. Главное деловое достижение Морзе — объединение множества мелких торговцев мороженым в могучий траст American Ice Company. В 1906 году благородное начинание обернулось полнейшей финансовой катастрофой, из которой Морзе вышел… владельцем контрольного пакета акций Банка Северной Америки (Bank of North America)! Спрашиваете — как такое возможно? Вот и я о том же! Объединив наличность, вырученную в Монтане, с активами Банка Северной Америки, нью-йоркские терминаторы наносят первый удар: скупают замечательное и безупречное заведение — Торговый национальный банк (Mercantile National Bank), активы которого, в свою очередь, направляют на приобретение контрольного пакета трастовой компании «Никербокер» (Knickerbocker Trust Company) — одного из самых крупных банков Америки начала прошлого века с активами в 65 миллионов долларов, составленными из счетов 18 тысяч вкладчиков. Здесь необходимо дать небольшое пояснение относительно юридического статуса «Никербокера». Законодательство штата Нью-Йорк запрещало коммерческим банкам заниматься недвижимостью и управлять доверительными вкладами, и функции эти были делегированы трастам, которые, по сути своей, оставались самыми обыкновенными банками. Хитрость же заключалась в том, что на трасты не распространялись требования жесткого контроля за финансами и видами деятельности, как было в случае с коммерческими банками, поэтому трасты быстро превратились из солидных инвестиционных контор в инструменты самой отъявленной и нечистоплотной спекуляции. Траст «Никербокер» в руках Хайнце и Морзе стал не просто инструментом биржевых спекуляций, а разрушительным механизмом, в кратчайшие сроки парализовавшим всю экономику Америки. Схема разыгрывалась по следующему сценарию: • Активы «Никербокера» были использованы для создания публичной компании United Copper, чьи акции появились на Нью-Йоркской фондовой бирже в самом начале 1907 года. Стартовая капитализация United Copper составила 80 миллионов долларов. • Задействовав все доступные средства — «Никербокера», Торгового национального банка, а также сторонних коммерческих банков и трастов Нью-Йорка, Хайнце и Морзе инициировали затяжную и чрезвычайно рискованную биржевую стратегию, известную как «short squeeze» — выдавливание «коротких позиций». Техника «short squeeze» проста: сначала создается иллюзия планомерного падения с помощью регулярного сброса акций в объемах, хоть и незначительных для возникновения панических настроений, но все же достаточных для создания краткосрочного медвежьего тренда (движения вниз). Уловив тенденцию, ничего не подозревающие рядовые трейдеры принимаются в массовом порядке открывать короткие позиции (то есть продавать акции в кредит, делая ставку на дальнейшее снижение цены, когда можно будет выкупить акции обратно и вернуть изначально одолженные у брокера средства, подспудно заработав на разнице в цене). В следующий момент «squeezers» (выдавливатели) принимаются поспешно скупать акции большими корзинами, что приводит к молниеносному росту цены и — как следствие — вынужденному закрытию всех коротких позиций (= их выдавливанию), поскольку открывшие эти позиции трейдеры оказываются перед малоприятной перспективой неограниченных потерь и увеличения залога по брокерскому кредиту. Массовое закрытие коротких позиций, в свою очередь, ведет к еще большему росту цен, что играет на руку «выдавливателям». Здоровая логика техники «short squeeze» предполагает, что после непродолжительной искусственной интервенции «выдавливатели» также закроют свои длинные позиции и удовольствуются солидной прибылью, возникшей в результате стимулированного роста акций. Однако ни Хайнце, ни Морзе даже не помышляли об остановке. Они выдавливали короткие позиции на протяжении 10 месяцев (!), вложив в иррациональный рост ценных бумаг United Copper все доступные им средства. Будто усугубляя ситуацию, Фредрик Хайнце попутно раздавал еще и кредиты своим братьям — Отто и Артуру, которые пускали дармовые деньги на собственные безумства. 15 октября 1907 года по United Copper пробил колокол: на рынке появилась неизвестная сила, которая с помощью поистине неограниченных денежных средств почти играючи обрушила акции компании Хайнце и Морзе (все теми же короткими продажами). К этому времени у нью-йоркских терминаторов уже не оставалось свободных денег для защиты позиций United Copper, и они сами принялись продавать акции по бросовым ценам. 18 октября обанкротился Торговый национальный банк, чьи активы целиком растворились в игрищах вокруг акций United Copper. 21 октября Национальный коммерческий банк Америки заявил о прекращении расчетов по чекам траста «Никербокер». Президент Торгового национального банка Чарльз Барни застрелился, «опечаленные неудачей» Фредрик Хайнце и Джон Морзе сложили с себя полномочия по управлению собственными финансовыми учреждениями. 23 октября началось паническое изъятие средств из крупнейшего траста страны — Trust Company of America. Волна банкротств финансовых институтов Америки понеслась от восточного побережья к западному. Миссия терминаторов оказалась выполненной, пора было уходить на покой.
Удачное завершение эксперимента
Исторические последствия хулиганств «чудо-мальчика» из Бруклина читатель уже знает: расследование причин Паники 1907 года Денежной комиссией, вешание всех собак на систему национальных банков, якобы не способную защитить страну от финансовых потрясений, революционная кульминация — создание Системы Федерального Резерва в 1913 году. Дальнейшая биография Фредрика Хайнце также заслуживает поминания: он был обвинен по 16 статьям финансовых преступлений, предстал перед суровым беспристрастным судом и… оправдан! По всем 16 статьям! Хайнце с триумфом вернулся в Батте, где местечкового героя встречали с транспарантами, духовыми оркестрами и делегациями лучших людей города. Хотели даже поставить памятник (за что?!), но вовремя одумались. В 1914 году в возрасте 45 лет Фредрик Хайнце скончался от цирроза печени. До этого он расстался с женой, поругался с родными братьями и целиком разрушил остатки своего медного бизнеса. Epor si move11 — дело Фредрика Хайнце живет в веках: в качестве яркой иллюстрации успешного применения Великой Триады в ХХ веке!
1 Проблема — Реакция — Решение (англ.) 2 Или, пользуясь более консервативной терминологией «Чужих уроков», — «старыми деньгами». 3 Новый порядок веков (поколений) (лат.) 4 «Первым медным королем Монтаны» признан Уильям Эндрюз Кларк, сколотивший сказочное состояние на малогабаритных плавильных печах. 5 Перевести с идиш слово «хуцпа» почти невозможно. Самый распространенный вариант — «наглость» — явно не дает полноты впечатлений. Более ли менее ощутить «хуцпа» можно по любимой байке американских адвокатов: паренек убил своих родителей, а затем на суде со слезами на глазах обратился к присяжным с просьбой о помиловании на том основании, что он — круглый сирота. 6 Дословно: «Закон о вершине (крайней точке)». 7 «Чудо-мальчик» — еще одно народное прозвище Фредрика Хайнце. 8 Популярный в европейской средневековой и классической традиции сюжет (Луис Велес де Гевара, Ален Рене Лесаж) о пройдохе, добивающемся славы и богатства плутнями, кознями и обманом. 9 Деловых возможностей (англ.) 10 Большой Взрыв (англ.) 11 И все-таки она вертится (лат.)
Автор: Сергей Голубицкий 04 сентября 2007 года
МУЛА И ПРЕЗИДЕНТЫ
http://www.business-magazine.ru/mech_new/experience/pub288322
«Конгресс имеет право чеканить монету, регулировать ее ценность и ценность иностранной монеты, устанавливать единицы мер и весов». Конституция США, раздел 8, статья 1.
Ложный след
Читатель наверняка помнит по сюжетам «Чужих уроков», с какой легкостью время от времени принимаются в Соединенных Штатах исторические решения: «Закон о Федеральной системе», «Закон о Патриотизме» или, скажем, пакость меньшего масштаба — «Закон о безопасности и отчетности каждого порта», вонзивший исподтишка иголку в кощеево яйцо интернет-гэмблинга. Легкость эта, конечно же, иллюзорна, ибо за ней скрывается колоссальная работа по подготовке благоприятных условий и манипулированию институтами власти, на первый взгляд, не поддающимися контролю. За несуразностью момента, выбранного для нанесения coup de mort, — «час Х» всегда приходится на канун больших праздников, первые дни нового президентского срока либо последние часы пребывания главы государства в офисе перед сложением полномочий, — скрываются месяцы, а зачастую и годы кропотливой «подводки» к нужному решению. В «Саду расходящихся тропок» (см. «Бизнес-журнал» № 11'2005) мы рассказали читателю о событиях, непосредственно предшествовавших созданию Системы Федерального резерва, — таинственной поездке представителей банковской элиты на остров Джекилл и бурлескной комедии, разыгранной в Конгрессе демократами, утвердившими собственный — «оригинальный» — вариант «Закона о Федеральном резерве», слово в слово повторявший отвергнутый ими ранее с негодованием республиканский «план Олдриджа». Описанная в прошлом номере финансовая многоходовка Фредрика Хайнце, вызвавшая Панику 1907 года, придала нашим представлениям об исторических горизонтах новое качество: оказалось, что эпохальные мероприятия вроде отъема финансового контроля у государства и его передачи в руки частной структуры, могут подготавливаться десятилетиями. Что ж, тем слаще дух победы и головокружительней результаты! Заключительный сюжет саги подсказали критики конспирологических теорий, связанных с Федеральной резервной системой США, в частности, профессор из Чарлстона Эдвард Флаэрти, вступивший в полемику с Юстасом Маллинзом и Гари Ка, непримиримыми борцами за реставрацию конституционного права народа на контроль за национальными деньгами. Критика доктора Флаэрти развивается в трех направлениях. Его основные постулаты: • Федеральный банк Нью-Йорка не находится под контролем иностранных банкиров; • Федеральный банк Нью-Йорка не оказывает ключевого влияния на принятие решений Федеральной резервной системы; • Прибыль ФРС не присваивается акционерами, а передается Казначейству США. Рассмотрим вкратце каждый из этих пунктов. Согласно «списку Маллинза», контрольный пакет акций Федерального банка Нью-Йорка (63%) принадлежит пяти банкам (Citibank, Chase Manhatten, Chemical, National Bank of North America и Bank of New York) и трем трастам (Morgan Guaranty Trust, Manufacturers Hanover Trust и Bankers Trust Company), которые по большей части контролируются европейскими финансовыми структурами, в первую очередь домом Ротшильдов. «Список Ка» еще прямолинейнее: исследователь называет восьмерку главных акционеров Федерального банка Нью-Йорка в лоб и поименно — лондонский и берлинский банки Ротшильдов, парижский банк братьев Лазар, итальянские банки Израэля Мозеса Зейфа, банки Варбургов в Амстердаме и Гамбурге, а также нью-йоркский квадрумвират — банк братьев Леман, банк Куна и Лёйба, Чейз-Манхэттен и Гольдман-Сакс. Академическая наука в лице доктора Эдварда Флаэрти категорически отказывается принять списки Маллинза и Ка на том основании, что оба исследователя не в состоянии предоставить надежные источники информации. Почему не в состоянии? Потому, что «Федеральная резервная система не является публичной компанией и на нее не распространяются требования Комиссии по ценным бумагам и биржам по разглашению списка акционеров!» — победно восклицает доктор Флаэрти. Как следствие, информация об акционерах никогда не обнародовалась в печатных изданиях ФРС, ее бюллетенях и отчетах Конгрессу. Тот факт, что финансовая система Америки находится в руках частной компании и подлинные имена акционеров хранятся в величайшей тайне от американского народа, доктора Флаэрти почему-то не смущает. Главное — нет доказательств причастности к контролю над ФРС ненавистных «старых денег» из Европы! Спорить не станем — логика замечательная, к тому же идеально соответствующая духу нашего времени. Конспирологическую догадку о том, что Федеральный банк Нью-Йорка контролирует всю ФРС, Эдвард Флаэрти блестяще развеивает скрупулезным анализом структуры организации: оказывается, все 12 федеральных банков, входящих в Систему, обладают равными голосами, а контроль за принятием решений ФРС — sic! — осуществляют не банки, а Совет управляющих и Комитет по операциям на открытом рынке (FOMC)! Что касается распределения прибыли, то здесь намеки конспирологов не стоят выеденного яйца: согласно годовому отчету Конгрессу за 2006 год, из общей прибыли в 34 миллиарда долларов ФРС перечислила Казначейству США 29 миллиардов, а на дивиденды акционерам потратила сущие гроши — 871 миллион долларов! О том, сколько стоит априорное инсайдерское знание об изменениях ставки федеральных фондов (той самой, что вызывает самые радикальные биржевые потрясения), Флаэрти благоразумно умалчивает. Оставляю читателям привилегию самостоятельной оценки меры альтруизма ФРС и глубины контроля «старых денег» над банками — членами Системы. Меня, например, в критике Флаэрти больше всего заинтересовала расстановка векторов влияния: не федеральные банки контролируют Резервную систему, а две структуры — Совет управляющих и FOMC. Рассмотрим эти организации. Совет управляющих и Комитет по операциям на открытом рынке принимают решения по всем ключевым вопросам финансовой политики ФРС: определяют процентную ставку федеральных фондов, величину банковских резервов, объемы ежегодной денежной эмиссии, а также объемы торгов государственными долговыми обязательствами, осуществляемых федеральными банками. Совет управляющих состоит из семи членов, назначаемых президентом США и утверждаемых Сенатом. FOMC, помимо членов Совета управляющих, включает в себя еще президента Федерального банка Нью-Йорка (на постоянной основе) и четырех президентов региональных федеральных банков (по ротации). Поскольку президент Соединенных Штатов Америки назначает 7 из 12 членов Совета управляющих, не нужно обладать мудростью Соломона, чтобы догадаться: именно он — ключевая фигура Федеральной резервной системы! Случайно или преднамеренно, но доктор Эдвард Флаэрти, развеивая аргументы классических конспирологов, подсказал слабое звено в цепи контроля над финансовым механизмом США. Выходит, «старым деньгам» даже не нужно бороться за акции Федерального банка Нью-Йорка: достаточно контролировать одного человека! Насколько контроль над президентом эффективнее контроля над акционерным обществом, демонстрирует пример Вудро Вильсона, выбранного, кажется, специально для того, чтобы подмахнуть, не глядя, «Закон о Федеральной системе». «I have unwittingly ruined my country»2, — горестно вспоминал демократ о главном достижении своей жизни. То, что «ruined», можно не сомневаться, неуместно смотрится лишь слово «unwittingly» в устах руководителя государства, которому, по его личному признанию, нью-йоркские банкиры позволили самостоятельно назначить лишь одного члена (Томаса Джонса) из двенадцати в Совет управляющих ФРС первого созыва. Как бы там ни было, вопрос самостоятельности института американского президентства выходит за рамки нашего обсуждения. Мы ограничимся тем, что проследим за развитием самой «президентской парадигмы», которая, как оказалось на поверку, не только распределяет роли в Федеральной резервной системе, но и отвечает за все самые значительные повороты в судьбе главного героя нашей истории — американского доллара.
32-й градус в 33-м году
На доведение финансовой революции 1913 года до логического конца ушло 20 лет. Половинчатость ситуации заключалась в том, что простой подмены государственных денег долговыми обязательствами частной компании (т. н. Federal Reserve Notes) оказалось явно недостаточно. Для получения абсолютного контроля над финансовой системой государства необходимо было изменить содержание самих денег, их внутреннее наполнение, смысл. До тех пор, пока бумажные деньги (банкноты) остаются мерой веса, а не самоценным товаром, даже контроль за эмиссией мало что меняет в распределении рычагов власти и влияния. Читатель помнит, как колониальные сертификаты (скрипы), лишенные привязки к серебру и золоту, обеспечили колониям в XVIII веке блестящую победу над Британской империей. Не удивительно, что главной заботой Александра Гамильтона, исподволь возвращавшего мятежные территории под влияние метрополии с помощью своего First Bank of the United States, явилось восстановление золотой привязки американской валюты. В 1792 году Конгресс законодательно закрепил доллар на уровне 24,75 грана золота, а в 1837-м повысил содержание благородного металла до 25,8 грана. На этой точке американская валюта продержалась без малого столетие — до 1933 года. Дабы не вдаваться в тонкости теории, предлагаю читателю для облегчения восприятия материала вольную метафору: привязка денег к золоту и серебру обеспечивает приоритет экономических механизмов над политической волей субъектов истории. Освобождение от привязки к ценным металлам, эмиссия так называемых декретных денег (fiat money), дарует финансовую независимость от связующих внешних факторов, открывает дополнительное пространство для маневра, однако при этом привносит в экономику стойкий фактор волюнтаризма. Таким образом, в рамках избранной нами метафорической модели на одном полюсе находится государственный контроль за национальной валютой, привязанной к ценным металлам, на другом — контроль частного капитала за деньгами, полностью отвязанными от Великих Уравнителей (золота и серебра). На первом полюсе — система национальных банков в том виде, в каком она сложилась в США на исходе XIX века, на втором — ФРС сегодняшнего образца. «Закон о Федеральной системе» 1913 года передал контроль за деньгами частному капиталу, отобрав его у государства (Конгресса), однако сохранил привязку доллара к золоту. Довести дело до логического конца история доверила «Великому Колясочнику» — тридцать второму президенту Америки Франклину Делано Рузвельту. В отличие от Вудро Вильсона «Эф-Ди-Ар»3 был человеком не просто самостоятельным, но еще и бесконечно влиятельным. На символическом уровне меру его влияния нагляднее всего представить в виде произведенных им изменений внешнего вида долларовой купюры. Вспоминает вице-президент Генри Уоллес, соратник и близкий друг Рузвельта: «В 1934 году, будучи министром сельского хозяйства, я заметил в приемной госсекретаря Корделла Халла брошюру, изданную министерством иностранных дел, под названием «История Печати Соединенных Штатов». На 53-й странице я обнаружил цветную репродукцию обратной стороны Печати. Латинская фраза «Новый Порядок Веков» как нельзя лучше соответствовала Новому Договору Веков4, поэтому я отнес брошюру президенту Рузвельту и предложил отчеканить монету с изображением обеих сторон Печати. Взглянув на репродукцию Печати, Рузвельт больше всего поразился «Всевидящему Глазу», масонскому символу Великого Архитектора Вселенной. Его также впечатлил тот факт, что идея учреждения Нового мирового порядка была сформулирована уже в 1776 году, причем порядок этот должен непременно учреждаться под надзором Великого Архитектора. Рузвельт, как и я, был масоном 32-го градуса. Он предложил воспроизвести Печать не на монете, а на долларовой купюре, и тут же передал распоряжение Секретарю Казначейства». В наивной сказке о том, как два высокопоставленных масона, занимающих два самых главных кресла в Белом Доме, впервые познакомились на склоне лет с Великой Печатью Соединенных Штатов Америки и умилились присутствием на ней символики родной организации, скрывается, тем не менее, ценное зерно истины: Генри Уоллес констатировал наступление «часа Х» — момента радикального преобразования национальной валюты во благо «Нового Порядка Веков». Разумеется, под неусыпным и справедливым Оком Великого Архитектора Вселенной. Без него — никак. Блицкриг, проведенный Рузвельтом против золотой привязки национальной валюты, поражает беспощадностью бульдожьей хватки, демонстрирующей исключительные способности руководителей уровня 32-го градуса: • 4 марта 1933 года: «Эф-Ди-Ар» вступает в президентскую должность в самый разгар очередной финансовой паники; • 6 марта 1933 года: под предлогом возникновения чрезвычайного положения в стране Рузвельт закрывает все американские банки на четыре дня (т. н. «банковские каникулы»); • 9 марта 1933 года: Рузвельт созывает Конгресс, находящийся полностью под контролем Демократической партии, на специальную сессию, где молниеносно принимается т. н. «Emergency Banking Act», закон, предусматривающий немедленную реорганизацию всех финансовых заведений и ликвидацию несостоятельных банков; • 5 апреля 1933 года: президент подписывает «Указ № 6102», запрещающий гражданам и организациям иметь золотые сбережения: «Я, Франклин Д. Рузвельт, президент Соединенных Штатов Америки, констатирую возникновение чрезвычайного положения в стране и властью, предоставленной мне законом, налагаю запрет на накопление золотых монет, золотых слитков и золотых сертификатов на континентальной территории США, производимое частными лицами, партнерствами, ассоциациями и корпорациями…» Ошарашенному населению предлагалось сдать все свои золотые сбережения до 1 мая 1933 года в обмен на бумажные долговые обязательства Федерального резерва. За отказ подчиниться либо нарушение сроков конфискации полагался штраф до 10 тысяч долларов или тюремное заключение до 10 лет. Хитрость заключалась в том, что доллар на момент принятия «Указа № 6102» обладал строго фиксированной золотой привязкой, поэтому у населения не было шансов оценить масштаб подвоха. • 5 июня 1933 года: Президент спускает в Конгресс, и Конгресс принимает т. н. Совместную резолюцию (48 Stat. 112), констатирующую отказ Соединенных Штатов поддерживать на внутренней территории государства золотой стандарт. На практике это означало, что кредиторам по всем существующим правительственным и частным договорам запрещалось требовать компенсации в золотом эквиваленте. Никакого презренного металла, господа, одни обещания Федерального резерва! • 31 января 1934 года: на второй день после принятия «Закона о золотом резерве» (Gold Reserve Act) президент Рузвельт снизил золотое содержание доллара с 25,8 грана (20,67 USD за тройскую унцию) до 15,715 грана (35 USD за тройскую унцию). Скромно так — на 41 процент. Как говорится: с пламенным приветом гражданам и организациям, обменявшим девятью месяцами раньше свои золотые сбережения на бумажные деньги!
Шок Никсона
Заслуга Франклина Д. Рузвельта заключалась в том, что он ликвидировал золотую привязку доллара на территории США. За пределами страны американская валюта по-прежнему сохраняла золотое содержание, и делалось это неспроста. Наши читатели хорошо помнят, как в июле 1944 года в живописном местечке Нью-Хэмпшира в самый разгар Второй мировой войны прошла международная конференция, которая осчастливила человечество ключевыми инструментами Нового мирового порядка — Международным банком реконструкции и развития и Международным валютным фондом. Помимо МБРР и МВФ, в Бреттонском лесу материализовалась и третья сказка — доллар был признан всемирной резервной валютой. Тогда-то и стало понятно, почему мудрый «Эф-Ди-Ар», ликвидируя золотую привязку доллара внутри страны, сохранил ее за рубежом! Без этих 35 долларов за унцию союзники, хоть и потрепанные изрядно военными действиями, вряд ли согласились бы на учреждение высшей инстанции денежной справедливости в форме долговых обязательств Федерального резерва! Доллар в роли всемирной резервной валюты обеспечил Соединенным Штатам феноменальные политические дивиденды, однако господство давалось запредельным напряжением экономического бицепса. Не спасала даже «внутренняя сегрегация»: гражданам Америки по-прежнему оставалось только мечтать о золотом обеспечении собственных денег. 50-е годы в финансовом отношении протекали беспечно и не мешали святому делу борьбы с коммунизмом. Однако уже в начале 60-х возникли серьезные затруднения с удержанием уровня золотого обеспечения доллара. Основная pain in the ass5 исходила из вечно неудовлетворенной Франции, которая, кажется, никак не могла простить, что аванс в виде Статуи Свободы («от наших масонов — вашим»!) так никогда и не вернулся в виде доверия и бескорыстной дружбы. В 1961 году по инициативе заместителя казначея США Роберта Руса был создан «Лондонский золотой пул», объединивший ФРС США и центробанки Британии, Западной Германии, Франции, Швейцарии, Италии, Бельгии, Нидерландов и Люксембурга в борьбе с золотовалютными биржевыми спекуляциями независимых трейдеров. Кинжал в спину воткнул генерал де Голль, который, апеллируя к договоренностям Бреттонского леса, потребовал от Америки оплаты французского экспорта не долговыми обязательствами Федерального резерва и билетами Казначейства США, а добрым желтым металлом. Истощение золотого запаса США привело к ликвидации «Лондонского пула» в апреле 1968 года. Франция, однако, не унималась, и, вдохновленные примером ее безнаказанности, к золотишку Дяди Сэма потянули руки и остальные «союзники». 15 августа 1971 года президент Ричард Никсон поблагодарил «Великого Архитектора Вселенной» за создание уникальной ситуации и довел до логического конца дело, начатое Франклином Рузвельтом: не размениваясь на паллиативное снижение курса, будущий герой «Уотергейта» махом взял да и отменил всякую привязку американской валюты к золоту на международном рынке! В учебники это событие вошло под именем «Шока Никсона», однако читатели, вооруженные обстоятельной предысторией, непременно усмотрят в радикальном жесте американского президента закономерную преемственность в движении к единожды поставленной и с тех пор неотступно преследуемой цели.
Если наступит завтрашний день
Последствия отвязки доллара от Великих Уравнителей хорошо известны: • ФРС получила возможность эмитировать не просто собственные долговые обязательства, но обязательства, еще и лишенные всякого обеспечения; • Золото отправилось в свободное плавание, продемонстрировав удивительную способность соотноситься с американской валютой, что называется, «как бог на душу положит»: 35 USD за унцию в августе 1971 года, 195 USD — в декабре 1974-го, 300 USD в июле 1979-го, 850 USD — в январе 1980-го; • Национальный долг США вырвался на стратегический простор и благополучно достиг 10 триллионов долларов. Пикантность ситуации, однако, заключается в том, что от всех этих ужасающих цифр волосы на голове встают только у людей непосвященных. Взгляните на руководителей Федерального резерва — Алана «Саваофа» Гринспена, молодого и не менее невозмутимого Бена Бернанке: глаза их излучают вселенскую безмятежность и нечеловеческую уверенность в завтрашнем дне. Почему так? Да потому, что американские деньги в том виде, в каком они представлены сегодня, — не более чем виртуальная фикция! А значит, бессмысленны и страшилки про триллионы долга. Триллионы долга ЧЕГО? Золота? Серебра? Или обязательств частной компании под названием «Федеральный резерв», не подкрепленных ничем, кроме доброй воли акционеров и слепой веры человечества в несокрушимость финансовой системы Америки? При правильном ответе на поставленный вопрос можно спать спокойно и смело наращивать национальный долг хоть до квадриллиона, хоть до гугла6! Выходит, нам, обитателям планеты, можно ни о чем не беспокоиться и раскручивать миф о прогрессе цивилизации до бесконечности? Разумеется, нет. Разумеется, рано или поздно состоится колоссальный крах американской валюты — стоит лишь нарушиться эфемерному балансу между показным благополучием и наивной верой в несокрушимость финансовой системы. То, что этот крах произойдет, не вызывает ни малейшего сомнения у любого здравомыслящего человека. Единственная неопределенность — со сроками, однако ответ на вопрос «Когда?» известен лишь «Великому Архитектору Вселенной». Другой животрепещущий вопрос: «Существует ли Safe Haven»7? Не уверен, что читателей порадует наш вердикт: не существует. Если доллар США обвалится, он утащит за собой в могилу и всю мировую экономику, даром что ли, он — всемирная резервная валюта, на которую завязаны все эти ренминби, иены и евры. По ходу дела придется расстроить и романтиков-евроцентристов: валюта Евросоюза создана по образу и подобию американской, так что не уступает ей ни по бумажности, ни по отвязанности от всякого ценного эквивалента, ни по виртуальности. Что произойдет дальше, после крушения USD? Пока не ясно, однако можно не сомневаться, что наступит новая эра. С новыми деньгами, отношениями, приоритетами и центрами притяжения. Недостатка в теориях нет — от возрождения концепции денег как меры веса и новой привязки (не к золоту и серебру, а к потребительским корзинам, более соответствующим современным представлениям о ценностях) до модели «свободных денег» (Freigeld) Сильвио Гезеля. Все это, однако, уже совсем другая история!
1 Мула (moolah) — в американском сленге: доллары, деньги, бабки. (см. название) 2 «Непреднамеренно я уничтожил свою страну» (англ.) 3 Сокращение F.D.R. (Franklin D. Roosevelt) — любовно-народное прозвище Рузвельта. 4 «Новый Договор» (New Deal) — название, которое Рузвельт дал своим реформам. 5 Боль в заднице (амер. сленг). 6 Единица с сотней нулей. 7 Безопасная гавань, в которой можно переждать шторм (англ.)
Автор: Сергей Голубицкий 17 сентября 2007 года
|
