ПОВЕСТЬ О НАСТОЯЩЕМ МЕЦЕНАТЕ И НЕ ТОЛЬКО

Вместо предисловия

Из кинофильма «Тегеран-43»: «Память. Она надежнее всего. Исчезают рукописи, негативы, а память остается».

«Надземное», 619: «Из скал доверия слагается гора верности, которая пребудет украшением Вселенной. В понятии верности сочетаются лучшие основы жизни, там и любовь, и красота, и преданность, и мужество, и мудрость. Верность есть следствие многих разумных существований. Антиподом верности будут вероломство и предательство, иначе говоря, самый позор человечества. Если такой противник у верности, то она, поистине, есть вершина горы. Верность оценивается как великое сокровище. Космическая Справедливость воздает щедро за верность. Воздаяние приходит в срок. ... Чтобы понять срок, нужно проявить высокую степень доверия. ... Пусть лучше человек будет обманут, лишь бы не быть обманщиком.»

«Надземное», 591: «Мыслитель говорил: «Не знаю, как впоследствии назовут божественную науку, но она будет существовать. Надземное станет зримым, но зато земная жизнь сделается надземною.»

Николай Сиянов. «Мир через Культуру»

Встречу с Борисом Ильичем Булочником, меценатом Международного Центра Рерихов, я не могу отделить от встречи еще с одним человеком, ставшим между нами «мостиком». Этот «мостик» - Николай Сиянов. Писатель-маринист, член СП СССР, в то время почитатель философов из Пондишери Шри Ауробиндо и его духовной спутницы - Матери, мечтающий быть принятым в их ашрам; поклонник Вивекананды, Е.П. Блаватской и начинающий Агни-Йог. Это и привело его на первую международную конференцию, проводимую в 1989 году в Союзе писателей только что созданным обществом «Мир через Культуру» под водительством писателя и поэта Валентина Митрофановича Сидорова.

На знакомство с Сидоровым меня, в полном смысле этого слова, «вытащила» Галина Ивановна Кальжанова (Коган), возглавлявшая к тому времени тольяттинское общество Рерихов. «Семь дней в Гималаях», под авторством В.М.Сидорова, вышедшие в начале восьмидесятых, были прорывом в мир иной более высокой духовности. В идеологической рутине тех лет, когда идею будущего – коммунизм за многие десятилетия советской власти довели до абсурда, эта книга стала глотком свежего воздуха. К автору потянулись жаждущие. Галина была одна из них. Так мы и оказались в окружении Валентина Митрофановича и его верного спутника, талантливейшего поэта Эдуарда Владимировича Балашова.

На конференции собралась интеллигентная, красивая, одухотворенная публика. Ждали приезда Святослава Николаевича Рериха. Но этого не случилось. Боги вносили свои коррективы в жизнь. На второй день конференции, проходившей уже в зале Центрального Дома литераторов, была зачитана лишь его приветственная телеграмма. Конференция, тем не менее, прошла с размахом и по-семейному. Этому еще во многом способствовало приветствие молодой и очень интересной мексиканки Алисии Родригес. Она была знаменосцем Знамени Мира. По всему белому свету Алисия носила его от одной личности планеты к другой, привлекая внимание к Пакту Рериха, внедряя девиз «Мир через Культуру». В числе этих личностей были Мать Тереза, Далай-лама, президенты разных стран и народов. С этим Знаменем, с многочисленными автографами на нем сильных мира сего, она впервые и приехала в Москву на конференцию. Еще Алисия была и актриса, нам она известна по одному из первых мексиканских сериалов, пришедших с экрана ТВ в девяностые годы. Так вот, Алисия встала в приветствии и подняла нас всех. Стоя, мы слушали послание от ее Учителя - жить всем в мире и согласии. А чтобы помнить об этом, призвала нас взяться за руки и поцеловать соседа справа и слева. «Отныне мы все теперь братья и сестры», - заключила она.

Слава Богу, справа от меня стояла моя подруга Света Куренина. Она работала в научно-исследовательском институте «ИнформЭлектро» - одном из главных учредителей общества «Мир через Культуру». Институт находился на острове Измайлово, родовом поместье Романовых, где прошли детские годы Петра Великого, а «потешные игры», начавшиеся с находки на льняном дворике полуистлевшего разобранного по частям английского ботика, завезенного туда еще братом отца Никитой Ивановичем, стали предтечей создания в дальнейшем могучего российского флота.

Институт возглавлял Михаил Дмитриевич Малей. Ученый, прекрасный оратор и организатор, он был депутатом Верховного Совета СССР, первым заместителем Президента по конверсии военно-промышленного комплекса страны. М.Д. Малей распорядился создать в институте лабораторию «Мир через культуру» и выделил для этого огромные площади исторического комплекса. Насколько рачительно отнеслись к этому руководители общества впоследствии - мне неизвестно, но это – было.

Первый день конференции прошел именно там, в Измайлово.

А слева от меня оказался Николай Сиянов, утонченный интеллигент среднего роста, с правильными чертами лица и классической окладистой бородкой. Как человек ответственный, я не забывала о нашем духовном родстве и всегда откликалась на его проблемы. Он оказался одинок, да еще и брахмачарья, как он себя называл. Для меня было естественно взять еще одного братика под свое крылышко.

Так мы и жили. Я, как могла, организовывала его быт. Не хочу сказать, что с ним мне было всегда просто, но родственников не выбирают, ими становятся, и карму надо изживать. А карма у нас оказалась крутая. И потому знала, что со временем все встанет на свои места, только не надо «сходить с дистанции» - как я написала в одном из стихотворений:

Тяжек путь земли родной.

Тяжек путь и мой земной.

Друг нас с другом не разлить,

Только вместе можно жить.

Все завязано узлом,

А развяжешь лишь добром.

Через какое-то время Николай получил ответ из Пондишери, в котором был отказ. Наши же дружеские отношения потекли дальше.

Как я поняла, Николая интересовало в жизни все необычное, эзотерическое, которое он должен обязательно «пропустить» через себя. Мой же путь был прямой и естественный: через Любовь, главный закон Космоса, и, как написал Э.Балашов:

Любите! Был Его завет. Любовью мир согрет.

Она основа и закон с незыблемых времен.

Любовью камень сотворен и мыслью наделен.

И потому я недоумевала, зачем еще искать приключения всякого рода, именно Живая Этика, каждая строка которой наполнена энергией Любви, является главным путеводителем жизни, вобравшим в себя мудрость всех предыдущих Учений.

Мне всегда были чужды страсти к мистике, медитациям. «Медитация – вся наша жизнь», -этот постулат Агни Йоги закрепил окончательно мою позицию. О какой медитации шла речь у Николая и многих других, мне было непонятно, и что надо достигать в ее результате – тоже. В свое время все пришло само собой, и Николай знал об этом. Мне не надо было принимать какую либо позу, стоило только задуматься, как моментально глаза включались в энергетический поток. Поначалу из глаз ручьем лились слезы, но я упорно продолжала смотреть, боясь оборвать это чудо. В этом потоке вырисовывались картины прошлого планеты и того прошлого, которое не обошлось без моего участия. В течение полутора – двух лет я с большим интересом просматривала эти исторические «фильмы». Когда меня настигало это явление, и начинали мелькать кадры, я проецировала их на любую поверхность: будь то стена вагона в метро, кухни, холодильника, пола. От таких многочасовых просмотров веки у меня вздулись и стали толщиной в палец, а в уголках глазниц появился ожог. Балашов, через которого я получала книги Агни-Йоги, взял на себя роль ментора. Он постоянно был мною недоволен, ругал, считал, «влезаю, куда не надо», имея в виду еще диалоги с Учителем и сновидения из Круга Вечности. А главный «грех» - «слишком быстро читаю книги». Тогда я ему напоминала:

- Мне дан «год Агни Йоги», «АУМ». И я с удовольствием следую этому.

Эдуард опять ворчал:

- Ишь ты какая, другие десятилетиями ее изучают, а ей, видите ли, год!

Конец его претензиям, к моей радости, положил, как это не странно, Валентин Митрофанович:

- Может быть, кому-то нужно десять, а Галине Ивановне достаточно года.

В любом случае уже никто не мог остановить этот процесс. Тогда я окончательно сделала вывод: жизнь - это не только очевидное. Такое слияние – неимоверная сила, благодаря которой ты способна вынести все - и предательство, и костер, и топор палача. И вот однажды Николай пришел ко мне и попросил, как он сказал, «ускоренным образом «пробить» ему центры». Я не понимала, как это можно «пробить» их за тебя? Николай же предложил «как». Я была обуреваема противоречивыми чувствами: внутреннего несогласия и вечного инстинкта «должна». Увы, «должна» взяло верх...

Николай ушел домой. На сердце была тревога. Я закрыла за ним дверь, вернулась в комнату, и остолбенела! С портрета на меня гневно смотрел Учитель. Его Лик уже не вмещался в рамки. Черты лица беспрерывно двигались. Он был здесь. В гневном возмущении Учитель то поднимал глаза, то резко опускал их. Моя душа, казалось, то отрывалась от тела, то опять падала в него. В одно мгновение я поняла все. Описывать это бессмысленно. Главное, я поняла, - такими энергиями не распоряжаются! Я пыталась что-то блеять в ответ, что случилось по невежеству, не знала... Страданью моему, казалось, не было конца. Но вдруг, как по мановению волшебной, палочки свинцовые тучи над головой растворились, и я опять стояла с безмятежной душой младенца, и опять светило солнышко. Нет худа без добра: «трепка» с таким исходом привела к прозрению: так вот Кто стоял на страже всю мою жизнь! Когда на меня наваливалась безысходность, Он стирал все Своей Любовью!

Прошел день, другой. Прошла неделя. Наконец-то, долгожданный звонок. То, что Николай поведал, меня ввело в состояние шока. Оказывается, он в непонятном состоянии едва добрался до дома. Перешагнул порог и упал замертво. Так и пролежал на полу, горя, в полубредовом состоянии. Думал, что уже расстается с жизнью, как вдруг, в одночасье, все встало на свои места.

Недели через две Николай оповестил, что уезжает на Алтай к своей подруге писать книгу. Поняла, что расставанье неспроста.

Прожив на Алтае год, Николай встретился с Наумкиным, автором «Калагии». Все это время я была в курсе его дел, знала, кто такой Наумкин, и чем он необычен. Николай даже пытался убедить меня в необходимости достать Наумкину через Академию Наук «индульгенцию», как личности с необыкновенным даром, чтобы от него отстали правоохранительные органы, поскольку тот вел странную, в их понимании, жизнь: не работал и не обеспечивал материально свою жену, ребенка и немолодых уже родителей. Годы эти, конец восьмидесятых и начало девяностых, были тяжелыми для всей страны. На прилавках магазинов, даже в Москве, не было ничего, и я регулярно пересылала с трудом добытые продукты на сносное существование для Галины в Тольятти, для Николая и Наумкина на Алтае, где Наумкину в холодной избушке в горах «учитель» диктовал «Калагию». Письма от Николая шли восторженные, хотя многие моменты в них мне были, мягко говоря, непонятны. В последнем он сообщал, что скоро приедет, и, о ужас, на нас с Галиной их «учитель» возлагает издание этой книги.

Опять у меня начался внутренний протест. Тем не менее, я вызвала Галину из Тольятти. И когда на пороге квартиры снова появился Николай, мы с Галиной были озадачены его преображением. Он смотрел на нас мрачно, исподлобья, и лишь отдаленно напоминал того рафинированного интеллигента, что был тогда на международной конференции в зале Союза писателей. Речь его была декларативна, он старался утвердиться и потому был раздражен.

На следующий день я привела Николая в издательский отдел в здании министерства на Смоленской-Сенной. Сделала четыре копии рукописи «Калагии», две для издательства и нам с Галиной для ознакомления. В это время мои коллеги напротив бурно преодолевали трудности в издании очередного проспекта.

- Обрати внимание, как непросто пробиться к финалу. А это плановый заказ и они уже почти год работают над ним. Полагаю, твой учитель плохо знает обстановку в стране, почему-то решил, что через месяц мы с Галиной выдадим тираж, а через два года потечет народная тропа к вашей избушке в горах. А еще через шесть лет человечество «преобразуется», и все сразу станут шестой расой.

- Так и будет. В отличии от вашей Агни Йоги, которая рассчитана только на элиту, - вызывающе ответил Николай. - Надо только подчиняться его указаниям.

Дома меня встретила Галина. Глаза выдавали ужас. Подтвердились наши худшие опасения. В отличие от меня, она имела время начать читать «Калагию» и теперь оставила мне «расставить точки над «и». В моем распоряжении была лишь ночь. Но этого было более, чем достаточно: я знала, что на этом пути меня не оставят одну, и истина проявится в ночном видении. С того момента, как моя связь с Учителями окрепла, я поняла, что в потоке литературы меня ориентируют прежде всего Они, стоило только взять книгу и подержать в руках. Мудры стихотворные определения Эдуарда Балашова:

Во избежанье дней печальных,

Не открывайте книг случайных,

Не пресекайте сущий ток,

Для срочной книги выбран срок!

Пора.

Избраннику науки она сама дается в руки.

И строит дух, и мысль творит,

И свет хранит, и путь торит.

Это в дальнейшем мне очень пригодилось: работая в МЦР не только помощником Л.В.Ш., а еще и директором книжного салона, я вынуждена была регулировать поток эзотерической литературы всякого рода, хлынувшей со всех сторон на неокрепшее сознание читателей. Мы не могли злоупотреблять их доверием и подрывать авторитет Учителей, и потому только то направление, что питало знание самих Рерихов, и стало основой для прилавка нашего магазина. Сколько тогда я собрала врагов на свою голову – одному Богу известно! И Бог нам судья.

Зомбирование сознания, повторяющимися строчками «Я - Демиург, Альфа и Омега» и прочее, сделали свое дело. Чтобы Николай не упрекал меня в предвзятости, поставленную перед собой задачу - осилить сто страниц, выполнила. И тут же сон окутал меня. Я погрузилась в невидимые для физического зрения события, происходившие в беспредельности времени.

Видение «позабавило» меня и окончательно довершило отношение к рукописи. Избирательно: я стою на носовой части высоченной палубы огромного корабля, похожего на ледокол, неспешно набирающего ход в холодных серых водах безбрежного водного пространства. Стою, прислонившись к его высокому борту. Чувствую себя дома. Вдруг с этой водной глади, весь извиваясь, появляется бумажный «змей», склеенный из копированных мною листов рукописи «Калагии». С большой опаской, «змей», с тощей бороденкой и колючими черными глазами, пытается добраться до борта корабля. Весело смеясь, я наклоняюсь и бросаю в него тоненькую светлого дерева палочку с острым концом. Она метко попадает в самую середину, пронзает насквозь, «змей» оседает и угрожающе шипит на прощанье:

- Ну ничего, я еще отомщу тебе!

Я лишь звонко смеюсь ему вслед. И... просыпаюсь, под продолжающееся злобное шипенье «джина», как я его окрестила.

К слову говоря, свое обещание этот «джин» выполнил. Его торжествующий злобный шепот, несколько лет спустя, я услышала в видении, подводящим итог моего драматичного, если не сказать круче, пребывания в Международном Центре Рерихов. Тогда этот шепот прошел через уста очередной кадровички Татьяны Георгиевны Михайловой, как мне потом сообщили, засланной в МЦР ради одной цели – уничтожить Бибикову. И ей это удалось сделать блестяще. С ее приходом, как сказал Учитель, «волки сбились в стаю». В трехмесячный срок эта Михайлова (какое удивительное совпадение фамилий и отчеств с ближайшей соратницей Л.В.) довершила то, что в первый день моего пребывания в МЦР было обещано еще Ириной Орловской, зав. архивом. Орловская тогда вплотную подошла к моему рабочему столу и мрачно прошептала:

- Не надейся, мы не дадим тебе окрутить Шапошникову, как это сделала твоя предшественница, - имея в ввиду помощника-советника Нину Карпачеву.

В первую же неделю моей работы в МЦР прошло видение, которое я долго не могла принять, так неправдоподобным оно мне казалось при тех радостных отношениях, что были у нас с Л.В.: сбегаю я, как всегда веселая, со ступенек флигеля МЦР в день траура, но не по мне, под зонтом Л.В., которое не защищает меня, а наоборот, вероломно выгнулось под напором шквального ветра с дождем и снегом одновременно. Я не смущаюсь такому обстоятельству, отбрасываю зонт в сторону:

- Ну ничего,- говорю сама себе, - осталось совсем немного.

Быстро и весело перебегаю асфальтовую площадку по разбросанным веткам зеленой хвои, ведущими к свежесрубленному домику во дворе усадьбы, где раньше во времена Евдокии Лопухиной стояла конюшня. И, действительно, в день моего ухода из МЦР даже состояние погоды, оказалось один к одному, и я действительно сбежала со ступенек флигеля в день траура, но не по мне - 30 января 1995 года была вторая годовщина ухода С.Н.Рериха в мир иной.

Я не упрощаю случившееся, не «джин» причина моего ухода. Он - следствие той обстановки, в которой я оказалась. За время работы я не раз порывалась уйти, когда под напором «стаи волков» Л.В. очередной раз предавала меня. Но каждый раз меня останавливала Рука Водящая. Просто стиралась тяжесть с моей души, давая знать – еще не время. Но оно неумолимо приближалось, я это очень хорошо чувствовала по наглой поступи «волков» и алогичному поведению Л.В. И вот оно пришло. Еще ночью мне были непонятны строчки, которые я успела записать: «единственная просьба: забирать с собой растения, оставленные на пороге у храма», как последующие события дня привели к развязке. Следом за мной такое решение приняли многие сотрудники, чего я, откровенно говоря, даже и не ожидала. И на меня легла ответственность за их дальнейшее трудоустройство. Я обратилась за помощью к Борису Ильичу. Он с готовностью откликнулся. Была уже полночь, когда проблемы каждого были решены. Я положила трубку и наткнулась на ночные строчки. Рассмеялась радостно и перезвонила Б.И.:

- Поздравляю вас! Мы все сделали правильно!

Но до этих событий было еще далеко, а в тот момент, когда явился Николай, мне пришлось вынести ему свой приговор, за которым стояло не только мое знание истины:

- Он еще и угрожает! Это даже и не джин из бутылки, не добрый старик Хоттабыч. И посему, Николай, наш с Галиной путь с «Калагией» на этом заканчивается. Моя вина перед человечеством ровно на столько, сколько ксерокопий я сделала, и ведь опять же по невежеству – читать надо было вначале.

Николай хмуро, но сдержанно встретил мой «приговор», а на прощанье изрек:

-Ты считаешь себя ученицей Великих Учителей, а сама не можешь вместить «Калагию».

- Я вмещаю тебя вместе с твоей дурацкой «Калагией», - в запальчивости ответила я, - но признать твою «Калагию», это значит предать Учителей, предать Агни Йогу, а значит и себя.

На этом мы тогда и расстались. Прошли годы. Я уже работала в МЦР, уже позади были слухи о пышной презентации «Калагии», на которой Наталья Бондарчук сравнила Наумкина и его подругу с Е.И. и Н.К. - «тоже вместе создававшими»; уже позади были бурные притязания поклонников и членов общества «Калагии» на прилавок нашего книжного магазина, когда Николай появился снова.

Он вернулся с Алтая. Был смирен и благообразен. Пришел с просьбой: нужна Агни Йога, творчество Н.К. и Е.И. для жителей Алтая.

- Так все-таки ты понял, что не «Калагия», а Живая Этика самое высокое Учение на долгие времена?

Он смущенно помялся:

- Ну что ты все вспоминаешь.

- Так что тогда тебя сподвигло на этот шаг?

- На Алтае у меня было видение. Явился Учитель. Как я понял, передо мной поставлена задача быть писателем строительства Звенигорода. У меня есть люди, готовые вложить свои деньги в строительство. Они сейчас заканчивают свои дела, и мы уезжаем..

Я опять было усомнилась в правильном понимании Николаем всего сказанного, поскольку знала, где сейчас передовая, но особо перечить не стала. Мы сделали все, чтобы собрать книги, и даже больше. На следующий день Николай позвонил:

- Как ты ко мне, так и я к тебе. Ты сказала, что вам сейчас нужен миллион. Я принесу его, передай это Шапошниковой.

Тогда, работая помощником Л.В., я с первого же дня окунулась в удушающую атмосферу не только интриг, но и полного обнищания МЦР. Доходы книжного магазина, составлявшие основу крохотной зарплаты сотрудников, не контролировались и уплывали в жадные руки, отчислялись лишь раз в квартал. Ко времени очередного появления Николая, мы уже вышли из финансового коллапса, расстались и с «лисой Алисой и котом Базилио», и оппозицией. Мы встали на ноги, но для выживания в городской инфраструктуре необходимо было убедительное свидетельство нашей финансовой мощи, чтобы не потерять усадьбу. Усадьба охранялась государством, как памятник архитектурного зодчества XVII века и была в жутком запустении, был лишь полуразвалившийся фасад, все, что оставили нам в наследство бывшие хозяева советских времен за время длительной нещадной эксплуатации. Город набирал силу, у власти встал еще молодой и целеустремленный мэр Лужков, лично контролирующий внешний вид зданий центра Москвы. Я уже имела внутренние знания о приходе мецената, от напряжения даже успела подустать, вглядываясь в лица приходящих, как, вдруг, миллион, и откуда! Вот уж воистину – пути господни неисповедимы.

Встреча

Еще через день Сиянов сообщил, что придет завтра, и не один. И вот на пороге нашей комнаты появился Николай, а вместе с ним двое скромно одетых мужчин один другого моложе очень похожих друг на друга поджаростью и горящим взором открытых глаз. Это и был обещанный «миллион». Так мы и познакомилась. Это были Борис Ильич Булочник и его младший сын Александр.

Я привела их к Л.В. и оставила наедине.

После аудиенции Борис Ильич сообщил, что Л.В. приняла предложение заняться развитием экономики МЦР. На днях он найдет время для продолжения отношений.

Б.И. не стал откладывать надолго нашу встречу. Он познакомил меня с его коллегами по бизнесу и основной его торговой фирмой - «БИСАН-Оазис». Начальная буква в имени всех членов большой семьи Булочников составили первое слово в названии фирмы. Все они участвовали в ее создании, начиная с торговли книгами на «развалах» города.

После Борис Ильич пригласил меня на домашний обед. Нас встретила его жена, Надежда. Огромные глаза с глубокими темными кругами на изнуренном лице были тоскливы и взыскательны одновременно. Она осторожно передвигалась, и было видно, что это дается ей с трудом.

Во время обеда я узнала, что они закрывают свой бизнес и отправляются со всем капиталом на Алтай строить Звенигород.

Тут-то все и началось

Мне трудно передать все то, что я тогда говорила, поскольку оказалась в потоке великой энергии Любви. Воздух звенел, звенел и мой голос, внутри меня был огонь неимоверной силы, в котором слова лились сами. В памяти я сохранила только то, что время другое, а сегодня Звенигород – это и есть усадьба Лопухиных, та передовая, то место, в котором находится творческое наследие Учителей, тот Главный Магнит, который притянет к себе всех строителей Нового мира, создаст Россию, живущую по этическим законам Космоса...

Надежда, не изменив выражения лица, повернулась к мужу:

- Ты сам скажешь Николаю, или это сделаю я?

- Сам, - по-мужски твердо, ответил Борис Ильич.

Так решилось будущее усадьбы и судьба семьи Булочников.

Я ждала, что после такого решения Сиянов встретит меня где-нибудь в подворотне, побьет от души, и, по-своему, может быть, даже будет прав. Но этого, слава Богу, не случилось. Не было даже телефонного звонка. Лишь спустя, Николай скажет мне:

- Придет время, и Булочники также поступят и с тобой.

- Но это уже будет неважно. Главное не я, и не ты. Мы лишь кармическая страница в их жизни. Главное – дело Учителей. Булочники на Пути, и с него уже не свернут.

Так оно и было. И потому, когда придет время моего ухода из МЦР, я сообщу Борису Ильичу, что на этом наши пути пресекаются. Вне Центра они не имели почвы для продолжения.

На том мы и разошлись. Лишь изредка в чрезвычайных обстоятельствах Николай проявляется, чтобы пригласить меня на презентацию его очередной книги, и сказать, что я все такая же, «непримиримая, а пора бы и помудреть и всерьез сесть за письменный стол». И на этом исчезает на неопределенное время. Но связь не обрывается.

В один из дней, после моего памятного обеда у Булочников, по радио пришла жуткая новость: объявили о создании государственного музея имени Н.К. Рериха на костях уже существующего, нашего, общественного. Речь шла о передаче усадьбы Лопухиных Музею Востока, согласно Постановлению Совета Министров РФ за подписью Премьер-министра В.С.Черномырдина от 4 ноября 1993 года. Факт государственного рейдерства.

Народ, не сговариваясь, шел к нам в усадьбу потоком, предлагая свои силы в противостоянии злу. Опыт у него уже имелся, события августа 91-го были еще свежи в памяти. Тогда, в эти трагичные для страны дни, мы, невзирая на чрезвычайные обстоятельства, не отменили открытие выставки Н.К.Рериха в залах Дома художника. Опять же, благодаря информации, полученной мной от Учителя: «сроки событий смешны». И только Л.В. переспросила:

-Два - это что, года?

-Нет.

-Месяца?

-Нет.

-Недели?

-Нет.

Только после этого она приняла твердое решение не менять день открытия выставки. На пресс-конференцию на свой страх и риск собрались смелые журналисты и телевизионщики. Пробирались к нам через баррикады, но без телевизионных камер, поскольку их руководство не рискнуло нарушить запрет ГКЧПистов. Л.В. сказала тогда то, что вспоминали не раз в трудные девяностые, когда революционные события страны по времени совпадали с нашими международными конференциями:

- Не бывает случайных совпадений, выставка Рерихов это тот Свет, который всегда противостоит тьме. И побеждает. Скоро вы убедитесь в этом.

На следующий день я опять получила приглашение Булочников на обед. От меня они узнали о новых обстоятельствах, о нашей решимости не сдавать позиций и, если надо, быть живым щитом при штурме усадьбы. Укрепляло дух и то, что на нашей стороне были многие, в том числе и те, в чьей власти было устроить баррикады и защитить их танками.

К моей великой радости, крутой поворот событий не смутил Бориса Ильича и Надежду. Они уже не сомневались в выборе своего пути, и стали продолжать активно участвовать в решении всех наших проблем. Как оказалось, наши пути с Булочниками пересекались на мирового масштаба стройке двадцатого века - в Набережных Челнах. Борис Ильич месил грязь на строительстве прессово-рамного завода Камского автогиганта, он был прорабом, а мы с мужем приехали вводить его в строй действующих, снабжать страну большегрузными автомобилями. Борис Ильич вырос в интернате, был неприхотлив во всем и открыт сердцем, как истинный общинник. Потому предложил взять на содержание всех сотрудников МЦР. Но этого мы не могли принять. Главное сейчас – это реставрация усадьбы. Только это придаст всем силы противостоять тьме. А себе на хлеб насущный мы должны зарабатывать сами, своими силами, иначе чего тогда мы все стоим.

Так и началась ежедневная работа на будущее.

Ответственным за реставрацию усадьбы был назначен Вячеслав Моргачев, заместитель Л.В. по музейной части. Он организовал вместе со своим другом Игорем М-цким, ранее работавшим в Управлении охраны памятников культуры СССР, реставрационную группу, которая разместилась в усадьбе. Кураторство со стороны Управления осуществлялось почти однофамильцем Б.И, только что заменившим на посту убитого предшественника. Чубайсовская приватизация народного хозяйства шла полным ходом. И, видимо, несговорчивость личностей мешала бандитам от власти.

В один из походов к Б.И. со мной под каким то предлогом увязался и М-цкий. Когда в очередной раз в офисе Б.И. я столкнулась с его самодовольной физиономией, перегруженного пакетами со снедью и оттопыренными карманами, до меня дошло! Да он просто «доит» Б.И.!

Б.И. даже не совсем понял, о чем идет речь:

- Галина Ивановна, - взмолился он, - я полагал, что у вас в центре все такие же честные, как вы.

С такой наивностью я встречалась не раз. Сама была такой. Я тоже считала, что все работающие в МЦР – небожители. Но с того момента «вольной кормушке» М-цкого пришел конец.

И, тем не менее, в канун Нового года Моргачев с М-цким обратились ко мне с просьбой: сложилась благоприятная обстановка для покупки автомобилей, времени для обдумывания нет, и надо попросить у Бориса Ильича перечислить деньги на покупку «Волги» для Людмилы Васильевны и М-цкого, тому - в качестве платы за организацию. Я опять возмутилась его корыстностью. Но Моргачев убедил меня, что для оперативности в работе, это всем просто необходимо. Потом оказалось, что сумма покрыла покупку не одного, а двух автомобилей М-цкого. Борис Ильич, тем не менее, успокоил:

- Бог с ними, главное - Л.В. с ее больными ногами и тяжелым портфелем не будет теперь добираться на работу в метро.

Разраставшиеся планы работ МЦР не всегда совпадали с материальным положением. В таких случаях главный бухгалтер умоляюще заглядывала мне в глазки, и я шла в офис Б.И. Причем Борис Ильич сам проявлял инициативу и находил предлог, по которому отказаться от помощи было нелогично. За этим я опять усматривала «руку водящую».

Получив отказ материальной дотации сотрудникам МЦР, Борис Ильич старался баловать нас, чем мог. Вспоминаю восьмое марта 94 –го. Всем работавшим в центре независимо от пола от Бориса Ильича были вручены коробки конфет. И тут приходит в нашу комнату кто-то из гостей, причем мужского пола. И все посмотрели на мою коробку. И, как это ни странно, с коробкой пришлось расстаться мне, а не кому-то. Центр с самого начала стал моим родным домом, и я вкладывала в него не только душу, но и средства: оргтехника, ксерокопирование, бумага, первые информационные издания, которые набирались моими сотрудниками на ВЦ МВЭС и там же печатались и брошюровались. Первая выставка картин Н.К.Рериха на Тверской, стали возможна благодаря средствам, перечисленным тогда на счет МЦР при моей помощи и помощи Светланы Белинской. Я ничего не жалела для дела Учителей. Такой же подход был и у семьи Булочников. Надежда даже вышитую своими руками скатерть отдала в Центр, а Б.И. приостановил финансирование строившегося для сотрудников своей фирмы здания.

Время летело. Все жили ожиданием чуда. Людмила Васильевна с Моргачевым и М-цким разрабатывали концепцию музея. Шли бумажные проволочки согласования с инстанциями. Тогда волевыми усилиями приняли решение ввести в строй первую очередь музея – нижний этаж. Общественники принялись за очищение площади из-под мусора. Немногочисленная бригада мастеров реставрационной группы принялась за малярные работы.

Год назад, по предложению Моргачева, мы утеснились, но ко дню рождения Е.И.Рерих своими силами переделали помещения правой стороны флигеля и сделали маленький, но музей. На его открытие мы пригласили прессу. В нем же мы принимали ее 30 января 1993 года в день траура по Святославу Николаевичу. Тогда же туда приехал первый и единственный Президент СССР Михаил Сергеевич Горбачев. Он с большим уважением относился к Святославу Николаевичу. Сожалел, что без супруги, Раисы Максимовны, учреждавшей СФР. Она лежала в больнице. Тогда еще никто не мог предположить, что дни ее сочтены.

Первые сроки сдачи музея опять «совпали» с днем рождения Елены Ивановны. Мы были в заботах по оформлению залов. Времена эпицентра разрухи в стране создавали головную боль по всякой малости. Но все старались. Вокруг Центра собралось множество общественников, которые отзывались на любые просьбы. Так, благодаря им, появилось вначале пианино, под звуки которого, в только что отреставрированных залах усадьбы, при свете старинных канделябров, Л.В. открыла торжественный вечер. Все были счастливы и сияли от первой победы. Еще бы - вопреки всему, мы строили., мы издавали книги, и теперь уже не во флигеле, а в усадьбе, выставлены картины Н.К. и рукописи Е.И. Есть долгожданное помещение для музея!

Борис Ильич поражал внутренним спокойствием, и только блеск глаз выдавал радость души человека, нашедшего главный смысл жизни.

Праздник закончился. Шли дни. В усадьбе творились странные вещи: реставрационная площадка пустовала, М-цкий ходил сытым котом. Его влияние на Л.В. казалось безграничным. Она позволила ему и Моргачеву распоряжаться усадьбой как им того хотелось. Они оградили ее от нас железным забором, и, устами Л.В., М-цкий запретил всем работающим в МЦР проходить на ее территорию, «чтобы «всякие всезнайки» не мешали «работать». Он завез туда мебель, утопал с головой в объемах нового кресла. При моем появлении глаза его в подсветке модных светильников блестели все больше бессовестно и жадно, льстиво рассыпался в комплиментах. Огромный новый холодильник был забит ассортиментом вин и яств. Он, не стесняясь, открывал его, стараясь произвести впечатление крутого мачо. В один из таких визитов я встретилась там с начальником управления охраны памятников культуры. Он еще оказался и однокурсником М-цкого. Как всегда, комплименты М-цкого лились мимо меня, зато в поле зрения попал рулон ковролина, предназначенный для музея, на закупку которого Л.В. потратила целый день и уйму сил. А тот уже отрезал для себя солидный кусок.

- Что же это вы так распоряжаетесь не своим добром ?

- А это моя усадьба, - невпопад и нагло заявил М-цкий, поставив ногу на отрезанный рулон.

-Нет, моя, - памятуя о своей кармической привязке к усадьбе, демонстративно ответила я, поставив свою с другого конца.

- Нет моя, - опять же нагло, но уже с промелькнувшим испугом в глазах, повторил М-цкий. По всему было видно, он не шутил.

- Нет моя, - повторила я, смеясь от души от своего откровения и откровения М-цкого, увидев, наконец, его «во всей красе». М-цкий опешил:

- Ну я могу и для твоего Бориса Ильича выделить кое-что. Например, место под конюшней, - всерьез стал торговаться М-цкий.

- А Борису Ильичу это не надо. Он не потому здесь. Но вам, М-цкий, как я понимаю, этого не осилить, - продолжая смеяться, парировала я. Тут нас всех выручил его друг, Булочников, приняв наш спич за очередной «прикол».

Но эта сцена была далеко не фарсом. «Твоему Борису Ильичу» продолжало резать слух и стало ясно: игра в «подкидного дурачка» закончилась.

«Реставрация»

Опрометчиво обнажив истинные намерения, М-цкий за моей спиной активно повел против меня войну. С приходом Бориса Ильича я уже успела ощутить перемены в отношении со стороны Л.В. Л.В. мрачнела день ото дня. Она запретила уже и мне входить на территорию М-цкого. Теперь уже, не смущаясь ничем и никем, там собирался странный народ, вино лилось рекой. Не я одна наблюдала всю мерзость происходящего по ту сторону железного забора. Сама Л.В. только в крайней надобности выходила из своего кабинета, и потому истинная жизнь сотрудников проходила мимо нее. Не Л.В., а мне рассказывали охранники и некоторые сотрудники о творившемся разгуле. Один из них и сделал расклад сделанного. Я и сама не раз говорила Л.В., что за полгода М-цким сделано то, что два квалифицированных работника могли сделать максимум за неделю добросовестного труда. И потому, когда по весне Борис Ильич и Надежда привезли меня взглянуть на строящиеся для их проживания скромные по масштабам усадьбы на берегу Москвы-реки, и сообщили, что выставили их на продажу, чтобы ускорить темп реставрационных работ, я бурно запротестовала.

Дело в том, что сами Булочники ютились в небольшой трехкомнатной квартире старого дома. Под окнами работало велошинное предприятие, отравлявшее экологию в округе. И была на это еще одна очень важная причина – здоровье Надежды. С некоторых пор оно стало заботой Учителей.

Не прошло и недели нашего знакомства, как рано утром в моей квартире раздался звонок. Это была Надежда. Она извинилась за столь раннее вторжение и попросила помочь найти врача с нетрадиционными способами лечения, поскольку ни одна из больниц не рискует взять ее к себе по причине показателей, несовместимых с жизнью. Было даже чудом, что она еще жива!

В одно мгновенье в моей голове пробежали все варианты. Времени не оставалось. Это был 93 год, полнейшая разруха, особенно в медицине, ее место заняли целители всякого рода. Рисковать я не могла, и это в то время, когда наши отношения только начинали складываться. Оставить все, как есть, я тоже не имела права. Напряжение достигло апогея: мощная энергетика в буквальном смысле обрушилась на мою голову, ночная сорочка вмиг облепила мое тело, струи стекали по мне от макушки до самых пят, волосы на голове закрутились в спиральки, из зеркала напротив смотрело мое и не мое лицо - оно вытянулось в изнеможении от нечеловеческих усилий, стало похожим на снятого с креста Спасителя. Не рискуя афишировать свои догадки, медленно стала говорить, чтобы она оставалась на связи, и, если в течение этого времени положение не изменится, она вправе будет принимать любое решение. Через несколько минут Надежда позвонила: давление нормализовалось, симптомы болезни исчезли! Так мы спасли Надежду. А позже, и не раз, спасали каждого из семейства Булочников. Но этого они уже не знали.

Вот почему я протестовала против продажи загородных домов. Такие вклады уже не меценатство, тем более, когда все шло совсем не так, как хотелось бы. На все претензии членов Правления у Моргачева с М-цким были «домашние заготовки», ссылки на то, что легче и быстрее построить новое здание, чем отреставрировать старое. Спорить с этим было нелепо.

М-цкий ходил гоголем, с его огромным корпусом и ростом выглядело это смешно, но особенно, когда рядом оказывалась Л.В. - он вмиг становился карликом, подобострастно смотрящим в рот великану. Его ежедневное совещание с Л.В. «тет-а-тет» по пол-дня принесло неожиданные для всех результаты. Он показал инакомыслящим, кто хозяин в доме. Всем стало ясно, надо срочно что-то делать. И, первое - найти человека, который бы имел опыт работ по контролю за строительными расходами и временем в том числе.

Мы повесили объявление о наборе сотрудников. И вот в один из дней к нам в комнату приходит миловидная блондинка и предлагает себя на должность продавца. Я разочарованно спрашиваю, а кем вы работали до этого. При всей ожидаемости, ответ был неожиданный: более двадцати лет контроля на строительных объектах. Все сотрудники нашей комнаты - Наташа Попова, Эдуард Крамп - переглянулись, расхохотались и тут же закрыли дверь на ключ. После доверительной беседы наметили план.

Л.В. сама понимала, что такой человек нужен, поэтому она приняла наше предложение с Крампом, тогда главным экономистом МЦР, взять ее в штат. Но вдруг на следующий день она сообщает, что надо повременить, Моргачев с М-цким опасаются, что это может быть скрытый враг от музея Востока. Комментарии были излишни, а время не ждало. И тогда я обратилась к Борису Ильичу. Так Людмила оказалась в штате «Мастер-банка». На заседании Правления МЦР Людмила «положила на лопатки» М-цкого, представив неопровержимые факты.

Тем не мене, прошла весна и большая половина лета, а М-цкий все не освобождал усадьбу. Пришлось действовать «по сознанию». Собрав о нем информацию, я пришла в ужас! Везде, где бы он ни работал, картина была одинаковая – стяжательство, интриги. Потому ждать, когда он освободит нашу усадьбу, не приходилось. А реставрационные работы простаивали. Дождавшись отъезда Л.В. в командировку, я пришла на его половину и, закрыв дверь, тихим, но твердым и непререкаемым голосом стала диктовать:

- Я знаю «то-то и то-то». И по сему, «во избежание дней печальных», в недельный срок освободить помещение, иначе будет «то-то и то-то». Выбирай.

М-цкий метнулся было к двери, пытаясь ее открыть, но не тут-то было. И он, как спущенный шарик, засеменил ножками. Повторив еще раз, я закончила «разговор». М-цкий пулей выскочил из комнаты и стал голосить на весь коридор:

-Моргачев! Кто замещает Л.В, ты или Бибикова?

-Ну я.

-Тогда почему командует она?

Моргачев, посмотрев внимательно на нас, пожал плечами и неспешно удалился в свой кабинет. Когда я рассказала сотрудникам о «встрече», они с недоверием выслушали.

Прошла неделя. Стук в комнату. На пороге М-цкий. Заискивающе улыбаясь, он проникновенно попросил повременить еще один день, проблема с грузовиком. На следующий день весь коллектив МЦР наблюдал, как тот паковался. А когда его огромная фигура возникла опять на пороге нашей комнаты с ключом в руках от бывшего офиса, все облегченно вздохнули и захлопали в ладоши.

Продолжение следует...

Но на этом М-цкий не успокоится. Когда на его место пришли другие, он, в день получения зарплаты, стоял на дороге и требовал половины от заработка:

- Вы думаете, я даром освободил для вас это место!

Я сообщила о мародерстве Борису Ильичу и Л.В. Она запретила мне влезать в это дело, и разработку операции по поимке с поличным взяла на себя, разделив ее с Б.И. Операция сразу не задалась. М-цкий почувствовал опасность или кем-то был предупрежден, но он «сошел с дистанции». Операцию по ходу пришлось урезать, но результат был ошеломляющий: Л. В. обрушила свой гнев на Б.И., обвиняя его в том, что он посмел посягнуть на ее лучшего заместителя, имея в ввиду Моргачева. И только спустя годы Л.В. убедилась в его фарисействе. Но бог нам судья. А тогда Борис Ильич, с трудно скрываемой горечью в голосе, сообщил мне по телефону, что прерывает свои отношения с МЦР.

Но не тут-то было

Я давно ждала связывающую нас всех кармическую страничку. И она пришла. Пришла в самый нужный момент. Я очнулась от этого видения безрадостная, отягощенная кармой и предстоящими событиями, которые последуют за этим знанием. Я оттягивала это время, как могла. Но от судьбы не уйдешь. И я рассказала Б.И. о его связи с Учителем, Е.И., мной, Л.В., Н.Г.М..

Борис Ильич оторопел:

- Не может быть! Я – царь?

- А что вас так удивляет?

- Я думал, что я раб! Я червь! - возбужденно парировал Б.И.

- А кто же вы? ... Вы раб! Вы червь! – гневно начала я. - В свое время вы разрушили то, что было делом жизни Учителя. Вы попрали его религию, строй, оставили на разрушение столицу. Теперь нам всем дается время для реабилитации. И шаг влево, шаг вправо - равносильно предательству.

«Мастер-Банк»

Как-то Борис Ильич сообщил, что он намерен создать свой банк. Это требует время. Так будет больше доверия и со стороны властей, и мы все будем неуязвимее в борьбе против черномырдинского постановления. Единственное, что его волновало, это возражения Надежды. Она боится за него, время бандитское. Риск есть всегда, подумав, решили мы, и Надежда это тоже понимала не хуже нас.

В один из декабрьских дней раздался звонок. Скороговоркой Борис Ильич сообщил, что через полчаса сдает документы на регистрацию банка. Назвал он его в унисон одному из уже существующих, то ли «Московских», то ли «Кремлевских курантов».

- Так проще привлечь клиентов под уже раскрученный бренд,- мотивировал он.

- Нет! Ни в коем случае! - горячо стала возражать я. - Банк должен иметь другое название. Какое? Пока сходу не могу вытащить из памяти. Дайте время.

- Хорошо. В вашем распоряжении полчаса. Сейчас вам позвонит Надежда, и вы решите этот вопрос.

А я, как на грех, в этот момент выполняла срочное распоряжение Л.В. Просить об отсрочке, значит очередной раз навлечь гнев и на себя, и на Бориса Ильича, и испортить дело, потому пришлось все делать параллельно. Тут же позвонила Надежда.

- Надежда, возьмите энциклопедию. Откройте ее на букве «М». Ищите слово созвучное нам.

- «Манас».

- Нет.

- «Монада».

- Нет. Ребята, ну-ка быстро, - обратилась я к Наташе Поповой, Крампу, Розенденту, приехавшему к нам за книгами из Калининграда. - На букву «М», как мы называем Учителя.

- Великий Владыка Мория, - ответил кто-то из них.

- Еще!

- Ма -, Мастер, - выпулил Розендент.

-Надежда, пишите, «Мастер»!»

Так это событие вошло в историю.

«Мастер-банк». Уже пятнадцать лет этот банк стоит и созидает вопреки натискам вражеских сил, под неусыпным Всевидящим Оком.

«Сотворение мира». Бог в помощь?

27 января 2007 года в Большом зале консерватории мы с сыном лоб в лоб столкнулась с Надеждой и Борисом Ильичем. Как оказалось, концерт И. Гайдна «Сотворение мира» проходил при поддержке «Мастер-банка».

Мира не произошло. Борис Ильич спрятался от меня за букетом роз. Надежда от неожиданности на время оторопела и широко открытыми глазами смотрела на меня. На мгновение что-то живое промелькнуло в них. Я же недружелюбно повела носом, и на этом мы разошлись по разным концам фойе, окаймляющего партер. Но в последний момент мы с сыном передумали и поднялись на балкон. Но и тут судьба поймала нас – Булочники опять оказались в нашем обозрении. С болью в сердце я смотрела на то, как они все пытались узреть, где эта Бибикова сидит, и кто знает, что у нее на уме.

Сын спросил:

- Сколько же времени прошло с момента твоего ухода из Центра? Тринадцать? А они ведут себя так, словно это было вчера. Ну и впечатлила же ты их. Прямо как дети, у которых ты только что в песочнице отняла любимую игрушку, и они простить тебе этого не могут.

А действительно, чего они мне простить не могут?

Послесловие

8 октября 1995 года к участникам конференции, посвященной шестидесятилетию Пакта Рериха с трибуны прозвучало Обращение Учителя Д.К. Каждая строка в нем «не в бровь, а в глаз»:

«Подумайте, что вы делите? Зачем рвете ткань, трудом неустанным сотканную. Горько видеть. Частокол личных обид разъединяет единомышленников. ... Нельзя гордиться отсутствием взаимопонимания. Простите друг другу искренне обиды вольные и невольные. Не называйте обиды принципиальными разногласиями. ... У каждого из вас есть возможность начать новую жизнь в этой жизни. Можете назвать это периодом. Осторожно положите камень. Если кто-то сочтет, что это не о нем, значит смотрит на образ свой, но не на себя. Проверьте свою меру самоискренности: осознание не равно самобичеванию и растерянности. Загляните в себя наедине с самим собой. Ваши недостатки не равны вашему «Я». Оставьте. Когда без боязни сможете признаться в своих ошибках другим, значит изжили».

Я слушала тогда и краснела, как и сейчас, перечитывая это Обращение полное горечи и Любви. Нет никого правых в моем повествовании, есть лишь факт, что не прошли «двугорбые верблюды», так я называю персонажей кармических встреч, в игольное ушко времени.

Увы. Чести это никому не делает.

Бибикова Г.И.