"Сердце", 188

"Сердце", 258

Февраль 1992-го... Первые дни работы помощником Л.В.

Не первый месяц работал известный в творческих кругах художник, мастер своего дела, над созданием эмблемы Центра Рерихов. Но она так и не давалась ему. Проходил месяц, другой... И тогда мастер взмолился, и привел ... Маргариту. Она и продолжила дело.

И опять проходил месяц, другой, а ничего из предложенного ею не останавливало нашего внимания. Какие опять на то были причины, но все представленное ею было не то, и не то...

Но вот в один из дней она приносит нам еще несколько листов зарисовок и молча раскладывает их перед нами... Наши глаза с тревогой устремились на пляску знаков. Мое сердце сжалось от напряжения. Что, если опять мимо...

И вдруг, не сговариваясь, в едином порыве, мы с Л.В. скрестили наши пальцы, как шпаги, на одном... Сердце, держащее в своих объятиях Знак Вечности, Знак Матери Мира, Знак Триединства... Сердце и Триединство. Синтез ума и сердца, синтез духовности, как вестник грядущей эпохи, грядущей расы, ради которой трудились Учителя, ради которых создан этот Центр, "чтоб сердце было умным, а ум сердечным", - как любит говорить всегда Л.В.

"Видеть глазами сердца, слышать гул мира ушами сердца, прозреть будущее пониманием сердца, помнить прошлые накопления сердцем, потому на пути к Иерархии, на пути Великому служению, на пути общения синтез есть единый светлый путь сердца. Творчество высшее насыщается этим великим законом, ... серебряная нить соединения Учителя с учеником есть великий магнит сердца,... оно утверждает сущность эволюции", - с этих строк начинается "Сердце" в Учении "Живая Этика".

В своей жизни я особо ценю, так называемые, "нечаянные радости", "Его Величество случай". Он врывается в твою жизнь и открывает на нужной странице хранилище сердца - чашу накоплений. В Кольце Вечности в ней воедино текут события прошлого, настоящего и будущего.

О некоторых из них я и пишу в этой книге...

Я смотрю на фотографии, сделанные Райнхардом Рольфсом во время нашего пребывания в Германии, и они уносят меня туда, в тот день...

Проснулась я, наполненная предстоящей встречей с чем-то опять необычным и волнующим..

Поездка в Наумбург была запланирована нами еще в Москве - в величественный/готический собор одиннадцатого века, где стоят двенадцать скульптур основателей и учредителей этого Храма. В его центральном зале справа - держатели Чаши Грааля, ученики Великого Учителя Света маркграфиня Ута с прекрасным и печальным лицом, одной рукой придерживающая под фалдами плаща у самого сердца сокрытое от посторонних глаз Сокровище, а другой - закрывающая себя поднятым углом воротника от мощной фигуры ее супруга маркграфа Эккехарда... Напротив, сам скульптор, Герман, а рядом - его жена, вечно улыбающаяся Реглинда...

Копии этих скульптур вместе с другими копиями шедевров мирового классического искусства стоят в Москве в музее изобразительных искусств имени А.С.Пушкина со времен основателя этого музея и его директора, русского ученого и великого знатока античности И.В.Цветаева, отца гениальной поэтессы двадцатого века Марины Цветаевой.

Всю длинную дорогу в Наумбург у меня не проходило ощущение того, что нас с нетерпением "ждут". Нам приготовили встречу...

Когда мы переступили порог зала собора, Л.В. подошла к скульптуре Учителей, а я сразу же "примагнитилась" к алтарю, на котором лежал требник. Я взяла его в руки... Но тут меня тихо окликнула Л.В. У нее были глаза изумленного ребенка. Она молча указала на огромные неземного серебра сияния Круги, лежащие на каменном полу у самых ее ног...

- Я же говорила... Я же предупреждала, - запричитала я, вся охваченная неимоверным чувством радости...

После тщательного осмотра зала и изучения погодных условий ни у кого из нас пятерых уже не оставалось сомнения - откуда это Послание, этот Знак Триединства, Знак Священной Страны...

Несколько часов спустя, когда мы уже все осмотрели в соборе и вокруг него и направились к автомобилю, я побежала посмотреть, есть ли... Я остановилась на пороге зала и смотрела туда, где был Знак. Но там Его уже не было... Вдруг чья-то могучая рука сняла завесу с пространства и ... Они проявились! У самого Порога.

Потом пришли подробности... Герман, как две капли воды похожий на Л.В., и вечно улыбающаяся Реглинда...

И еще: памятник древнего зодчества и культуры - город Наумбург чудом уцелел во время второй мировой войны, рассказала Л.В. Историю спасения города от запланированного разрушения поведали ей немецкие друзья в ее первое знакомство, когда Германия была поделена еще на два противоположных лагеря. Мы же были в этом городе в 1994 году, в начале перестройки как в нашей стране, так и в их. И всему этому та и другая страна были обязаны последнему Генсеку СССР и первому президенту России М.С.Горбачеву. Его имя в Германии стало символом великодушия русского народа. С его именем связана и передача наследия Рерихов России.

"Надземное", 237

Л.В.Шапошникова, "У Порога Нового Мира"

События, с которых начинается этот рассказ, происходили накануне 1944 года. Года моего рождения...

Наступал Новый 1944 год. Война еще не закончилась. Она училась в девятом классе. Было обычное декабрьское утро. Она собиралась в школу, когда мама попросила ее после уроков зайти на почту и купить три новогодних открытки. Она так и сделала. Только вместо трех, купила четыре. "А почему бы и мне не поздравить одного хорошего человека с Новым годом?" Когда села за письменный стол, то почему-то ручка с чернилами так и зависла над открыткой невостребованная... Она положила открытку в школьную тетрадь и спрятала далеко в угол. Желание поздравить хорошего человека с Новым Годом ушло...

Шел 1995 год. Ей было уже много лет. Ее сверстники в это время сидят у телевизоров и вяжут чулки. Но к Л.В. это никакого отношения не имело. Цель ее жизни и смысл по-прежнему не утратили своего значения. Она знала, ради чего и кого стоит на посту руководителя общественной организации. Ее работоспособности и целеустремленности мог бы позавидовать каждый. И как бы ни пытались буйствовать годы и болезни в ее теле, это было бесполезно. Ничего не могло вывести ее из строя. Убрать ее с этого поста мог только сам Всевышний, сам ее породивший. Высокая мотивация, как принято сейчас выражаться, брала верх. Позади преподавательская деятельность в родных стенах МГУ. Она известна миру как ученый-востоковед, индолог, писатель. Она в числе первых, еще в том, ставшем историей, СССР получила писательскую премию имени Джавахарлала Неру, первого президента свободной Индии. В том далеком 1947 году Л.В. была в авангарде строителей моста будущего между Россией и Индией... Там и здесь ее знали как великого путешественника. Она одна прошла маршрут Центрально-Азиатской экспедиции* Рерихов по Сибири, Алтаю, Индии, Монголии, Тибету. За исключением Китая, закрытого в те годы на "железный занавес" из-за политических разногласий. Одна. Женщина. Часто без проводников, в сорокаградусный мороз по глубоким снегам Великих Гималаев. "Это очень все трудно, но зато как красиво!" - вписала мне Л.В. в 1992 году памятные строки на обложку альбома "Гималаи". Она прошла их и преодолела все на своем пути. Она ценой огромных усилий сумела привезти наследие великой семьи Рерихов на их Родину - в Россию, Москву. Создала, согласно завещанию Святослава Николаевича Рериха, общественный музей имени его отца - Николая Константиновича Рериха. Теперь преодолевает старания тех же клерков и высоких государственных мужей отобрать это наследие и сделать его государственным вопреки воли дарителя.

Вдобавок наша православная церковь устроила гонение на Рерихов, забыв главный постулат Христа - "не суди, и не судим будешь". Всякие невежды кураевы и недоумки шишкины-сенкевичи клевещут на них со всех сторон. Ну точь-в-точь повторяются времена принятия Нового Завета. И всему этому противостоит она и ее соратники - ученый и культурный мир всей планеты.

Во всем навороте этих страстей и коллизий, длящихся уже более шести лет, она успевает еще и творить. Одна за другой выходят ее книги. Под ее редакцией издается философское и художественное наследие семьи Рерихов, делаются доклады, проводятся научные международные конференции и пресс-конференции.

Она вплотную взялась за работу над трилогией "Великое путешествие", итогом ее паломничества по маршруту Центрально-Азиатской экспедиции Рерихов. Первая книга - "Мастер" уже сдана в типографию. Вторая, вот уже отпечатанная машинисткой, лежит на столе, ждет своей очереди.

Она задержалась на мгновенье у окна. За ним буйно краснели ветки рябины, и в нежном золоте убранства стояли роскошные пышные клены... Восхитившись этой красотой, она села за письменный стол, заваленный ворохом бумаг, и поняла, что для дальнейшей работы ей просто необходимо расчистить жизненное пространство. Она решительно направилась в дальний угол комнаты, сняла с книжной полки давно лежавшие материалы. Из них выпала школьная тетрадь. Л.В. подняла ее и хотела было уже не глядя переложить в дугой угол, так подпирало время - через несколько дней будет проходить уже четвертая за историю Центра международная научно-общественная конференция, посвященная дню рождения Н.К.Рериха, прибудут гости со всех концов мира. Но щемящее чувство далекой юности взяло верх. Тем более, что школьная тетрадь по тем временам была явлением уникальным, в основном, в это военное время писали на чем придется - газетах, обрывках бумаг, на всем, что могло быть использовано для этой цели. Она быстро перелистала тетрадь. На пол выпала пожелтевшая от времени открытка. Подняла. Специфический запах бумаги прошлых лет вдруг ударил ей в лицо со всей остротой, и, как в кино, замелькали кадры прошлого, до мельчайших подробностей воскресив то декабрьское утро...

Она ясно увидела себя, сидящую за завтраком на кухне, маму, бабушку и отчетливо услышала тот утренний разговор... Потом, как ехала на трамвае из школы, и эту новогоднюю почтовую открытку, которую сейчас, спустя больше чем полвека, держит в руках. Пожелтевший, простой, плотноватый прямоугольник бумаги. На нем - Спасская башня Кремля. Слева- красной типографской краской "С Новым Годом, товарищи!" Ниже - Красная Звезда, внутри которой серп и молот - символ Союза пролетариата и крестьянства уже несуществующей страны Советов. И под ней - на красной, бегущей по бумаге ленте уже белой краской и крупно год - "1944".

Еще раз увидела себя, сидящей за письменным столом и парализованной непонятно откуда взявшейся силой, заставившей ее тогда застыть с ручкой в руке...

- Фантастика прямо! 1944-ый год! Как кстати. Да... случайностей в жизни не бывает, - произнесла она вслух. Села за письменный стол, рука сама потянулась за авторучкой. В графе "кому" написала: "Бибиковой Галине Ивановне". Дальше перевернула открытку и там, где положено, написала: "Л поздравляю тебя из далекого 1944-го года с наступающим твоим днем рождения! С Любовью".

Мы сидели с ней на скамейке в нашем парке, обласканные, вдруг прорезавшимися сквозь черные тучи, лучами солнца...

- Это я просила всех богов, уж если вы что-то можете, то сделайте так, чтобы хотя бы на время нашей встречи было солнце, - сказала она с гордостью большого ребенка.

- И я того же просила, - воскликнула я от радости, прижимая к груди дорогой для меня дар. Я обняла ее... И мы надолго замолчали. Открытка заставила уйти каждого из нас в свои воспоминания...

Передо мной промелькнула вся моя жизнь, связанная с этим таким дорогим и близким мне человеком, не всегда, к сожалению, знавшим, понимавшим и доверявшим мне, что и заставило меня, в итоге, уйти из Центра, чтобы дать ей возможность самой лицом к лицу увидеть всех и все своими глазами... Но, уйдя из Центра, мы не смогли уйти друг от друга. Наши отношения, сложившиеся в Кольце Вечности, оказались поверх всех событий, вылившихся на наши головы тяжелым испытанием...

Помню, как мне было трудно с ней и, мягко говоря, ее "взыскательным" коллективом, куда я пришла работать к ней помощником. Все ждали от меня какого-то чуда, как я сразу же освобожу ее от всех, как им, якобы, хотелось дел. Как же - я помощник! Претензии сыпались на мою голову из всех щелей прямо и косвенно. Выражали их жестами и репликами, а то и откровенно. Все ревниво наблюдали за нами и делали все, чтобы наши отношения не состоялись. За тридцать лет трудового стажа я привыкла к тому, что поначалу всегда трудно в новом коллективе. Но где бы я ни работала - в рабочих цехах Самары, редакциях ли многотиражных газет, на новостройках таких гигантов, как Волжский и Камский автомобильные объединения, издательском ли отделе министерства внешних экономических связей, везде оставляла о себе добрую память и прочное поле любви, которое-то и давало силы в трудные дни моей работы в Центре. И все равно, как бы я ни была готова к такому отношению "коллег", стало невыносимо трудно уже хотя бы потому, что Л.В. так и не смогла определиться с моими конкретными функциональными обязанностями, а только так, в общих словах, мол, жизнь покажет. И она показала. Предыдущий этап оказался кстати, и в моих руках, вдобавок, вскоре сосредоточилась экономическая и финансовая жизнь Центра. И это давало "коллегам" благодатный плацдарм для интриг...

Вот в один из таких трудных дней, когда я готова была уже на следующее утро объявить о своем уходе, я увидела во сне сцену из ранней юности Л.В., когда она в сорок первом году сбегала на войну защищать Родину...

Враг стоял всего в десяти километрах от Москвы, от Филей, где был ее дом. Она успела добраться до передовой линии фронта, подхватить выпавшую из рук убитого солдата винтовку и направить ее на врага...

Передо мной предстала сцена: комната, стол посредине и они все. Ее по одну сторону стола в боевой позе - правая нога вперед, в глазах несгибаемая вера в свою правоту и недоумение, разве она что сделала плохое? Что они все от нее хотят? А бабушка и мама, одна по правую от нее сторону, другая напротив, стояли и смотрели на это "явление", боясь шелохнуться. На их лицах были следы пережитых бессонных ночей и тревожных дней ожидания, радость встречи и внутренняя растерянность перед ее недетской ответственностью в дни смертельной для всех опасности. И столько было чувств в этих устремленных к ней лицах...

А у дверей комнаты с автоматом в руках с неподдельным живым интересом наблюдал эту сцену совсем еще молоденький солдатик с добрым и открытым лицом. Тот, кому было приказано конвоировать ее с передовой до самого дома...

Когда я проснулась, на сердце моем уже не было той тяжести и желания объявить о своем уходе. Я была уже сильна той помощью, которая пришла ко мне вместе с этим видением. Это было знание. Знание того, что никто, даже самые, казалось бы, близкие и родные ей люди не могут сделать за Л.В. того, что должна сделать только она сама. И никто другой, как бы кто того ни желал. Равно как и то, что как бы кто тебя ни любил, никто за тебя не сможет сделать того, что должен сделать только ты сам...

Когда, спустя какое-то время, я решилась и спросила Л.В.: "Сколько вам было лет, когда вы сбегали на войну?", она удивленно вскинула на меня брови и автоматически ответила: "Пятнадцать". Потом очнулась и спросила: "А вы откуда это знаете? Я же никому не рассказывала!" А потом сама же себе и ответила: "Впрочем, что это я спрашиваю, и так все ясно".

Спустя какое-то время, я опять "увидела" ее, но уже в пятилетнем возрасте. Она декламировала стихи собравшимся во дворе своего дома соседям...

Двор был большой и квадратный, соединял собой несколько домов. Недалеко от входной двери противоположного от меня дома стояла она. На ней было ситцевое платьишко с вырезом под горлышко, укороченным лифом и юбочкой "в татьяночку". Коротко стриженные волосики, четко очерченный забавный подбородок и сине-синие глаза. Она только что закончила декламацию и стояла смущенная. За деревянным, наспех сколоченным дворовым столиком сидели мужики и "резались" в домино. Я, еще молодая и стройная женщина, развешивала выстиранное белье, обратилась к присутствующим: "Давайте похлопаем девочке. Она так хорошо прочитала нам стихи!" А девочка засмущалась от этого еще больше, щечки ее заалели...

Очередной раз я "увидела" ее на вечеринке среди сверстников, танцующей в паре с...

- А я знаю, кто этот "хороший человек", которому ты хотела послать эту открытку, - сразу прервала я наше молчание. - Я видела, как ты танцевала с ним в паре в той новогодней вечеринке у кого-то из своих одноклассников на квартире... - Л.В. смотрела на меня строго-строго. А я продолжала, - Вам было так весело! Ты была такая смешная, все смотрела себе под ноги, заставляя их двигаться в такт музыке... Жаль... Это мешало тебе видеть сияющие глаза партнера. А высокий, худощавый молодой человек смотрел на тебя с восторгом большими светлыми глазами и умело вел, расчищая пространство локтями... Он был в темном костюме, светлой рубахе с выпущенным поверх пиджака воротником... Темно-русые, слегка волнистые волосы, закинутые назад, сбились на бок... Это был действительно хороший человек. Он был так горд, что хоть в этом имел преимущество перед тобой! Жаль, жаль, что ты не видела его в тот момент... Это он? - спросила я Л.В., прервав повествование.

- Да. Он.

- А как его звали?

- Это уже не имеет никакого значения, - сказала, поставив точку на этой теме.

Мы замолчали. По лицу ее пробежала тень горечи...

- Если бы ты знала, как мне порой бывает тяжело в этом моем скафандре, - словно вытаскивая свинец из груди, сказала она.

- Солнышко мое, время женщины пришло... И "окно в Европу" надо опять "прорубать топором", - горячо запричитала я. - Кто, если не ты? А судьба - приказ.

Мы опять замолчали. Мой взгляд остановился на открытке, заставившей перелистать в одно мгновенье столько страниц из нашей жизни. И я опять ушла в себя...

Да. Действительно. Ничего случайного в мире нет... Накануне сорок четвертого, года моего рождения, Л.В. уже шестым чувством узрела мой приход. А много-много позже и "увидела" меня за десять лет до нашей встречи. Вспомнить об этом ей помог один эпизод. Это было в самом начале нашей совместной работы. Я взяла ее руку в свою, чтобы посмотреть "контрактуру пальцев", профессиональное заболевание писателей.

- Какая у тебя прохладная ладонь, длинные пальцы.., только играть на пианино, - сказала она и вдруг как-то внезапно вспыхнула, как аленький цветочек зарумянилась... Я прочитала смущение на ее лице и почувствовала себя как-то неловко, может что не так сделала? Неловкость моя усилилась, когда в кабинет вошла наша бывшая сотрудница и как-то подозрительно посмотрела на нас. А на ее вопрос, когда продолжим заседание правления, Л.В. вдруг просит ее объявить о его переносе на следующий день... И в моем сердце поселяется сразу же ожидание чего-то долгожданного, необычного. Все оставшееся время до метро мы молчали... А потом, спустя некоторое время, она рассказала мне...

Это было в Сиккиме, в Дарджиллинге, весной восьмидесятого года... День был чудесный. Она только что закончила свое многолетнее путешествие по маршруту Центрально-Азиатской экспедиции и была очень довольна его результатами. Еще бы! Венцом ее путешествия оказалась встреча с одним из Учителей Страны Заповедной. И на этот раз Он рассказал ей об этой Стране. Вдобавок ей удалось наконец-то отснять самую священную гору Великих Гималаев - пятиглавую Канченджангу, которую Н.К.Рерих рисовал в своей жизни двадцать четыре раза, и последний - в 1944 году, за три года до своего ухода в мир иной... И вот, перебирая в памяти только что закончившуюся встречу с Учителем, она сидела в кресле своего гостиничного номера счастливая и довольная. И так в завершение всего этого замечательного путешествия ей захотелось еще принять и ванну, что она в изнеможении впала в дремоту... И "видит" ванную с зазывно плещущей у самых краев, отливающей голубизной теплой водой... Она уже почти расшнуровала ботинки, когда на пороге вдруг появилась я.

- Обувайся. Твой путь не закончен. Я поведу тебя к нашим родственникам, - сказала я ей и протянула руку.

Она безропотно повиновалась. Быстро зашнуровала ботинки. Протянула навстречу свою руку. Остро ощутила приятную прохладу, узкую длинную ладонь, и ... очнулась.

- Все было, как наяву, - пояснила она. - Подобное ощущение я испытала еще в одном сне, там я так крепко держала в руках сокровенные тетради, что когда очнулась, на подушечках пальцев остались следы от тиснения рисунка обложки тетрадей...

Тогда эта информация вернула меня к событиям дней, когда еще неизвестная мне Л.В. сидела в далекой и загадочной Индии, имении Святослава Николаевича Рериха и ценой невероятных усилий готовила к отправке в Россию бесценный дар - философское и культурное наследие семьи своих неоцененных еще миром по достоинству соотечественников, великих Учителей планеты - Рерихов. Я помню фразы, вынесенные мною из дневных видений: "А это письма Елены Ивановны к Николаю Константиновичу". В другой раз: "А это "Мир Огненный, часть четвертая". В этом физическом мире ни того, ни тем более другого я не читала и не держала в руках. Тем более "часть четвертая", сокрытая от нашей пятой, уходящей людской расы и предназначенная лишь для шестой. Вот тебе и "неизвестная", "Вся жизнь моя была залогом..."

Свалившийся на меня дар Л.В., как снежный ком, произвел обвал воспоминаний... Передо мной предстало очередное видение... Оно пришло ко мне 12 февраля восемьдесят восьмого и стало венцом осмысления моей дальнейшей жизненной программы... Годом раньше огненные строки "Год Агни Йоги. АУМ. Агни Йога. АУМ" взорвали пространство моей комнаты и сделали жизнь более осмысленной и невыразимо напряженной... Вот и теперь в том же пространстве, в правом углу, рядом с иконами возникла Голограмма. Так я назвала это видение. Серебристо-голубая объемная панорама с чудесным многоцветьем знаков, дающая знание о твоем месте в космическом пространстве... А в основании Голограммы лежали увесистые фолианты -знания, знания, знания... Рядом, по левую сторону, вдоль чуть ли не метровой по высоте Голограммы были расставлены вехи, обозначены лики. Один из них мне был уже знаком, и я уже расхлебывалась за счастье иметь эту встречу. А с другим - предстояло еще встретиться. И я с таким внутренним отчаянием и надеждой на обретение в этом лице верного и надежного друга зарисовала одним махом и написала: "буддийский лик". Потом пыталась определить пол, но так и не смогла и потому приписала недовольно: "нейтральное лицо". И только спустя много лет, когда я уже работала помощником Л.В., я вдруг узрела в этом лике... ее! Особенно когда она смеется, ну точь-в-точь, как на той Голограмме... В "Знаках Агни Йоги" я "наткнулась" потом на любопытнейший параграф, 216-й... В нем приводятся факты того, как человечество не умеет правильно использовать идущую из космоса энергию, как извращает сужденные ценности данной ему богами свободной волей. И еще было сказано, что "в середине нашего столетия из-за различных неусвоенных энергий люди снова будут метаться в ложных направлениях. И потому своевременно дать зрячим Знаки истинного пути. Пусть имеют время освоиться, помня о краткости сроков"...

"Дать... Знаки истинного пути..."

"Лопухиной"... услышала я однажды знакомый мне уже давно сокровенный Голос. Я застыла в напряжении, наполнившись содержанием, исходящим из этой единственной фразы. События, вложенные в нее, замелькали перед моими глазами... "Нет!" - горячо запротестовала я ... "Нет! Нет! Хватит! Сидоров с Балашовым уже "вытерли об меня ноги", Румянцева с Богуславским, теперь только Шапошниковой осталось! Нет! Нет! Нет!"

"Лопухиной"... услышала я опять на следующий день. Эмоциям места уже не оставалось. Наступило равновесие. Я, уже не колеблясь, пошла судьбе навстречу... Книга "Писатели Москвы" как-то сама оказалась в моих руках. Открылась прямо на фамилии "Шапошникова". Я позвонила. На том конце провода тут же взяли трубку. В ней раздался родной и красивый голос сильного духом человека... На следующий день ровно в двенадцать мы встретились. Наши ладони сомкнулись в рукопожатии, и мы долго не разжимали их, смотря друг другу в глаза, как давние-давние други... Конечно, тогда я не рассказала ей всего того, что предшествовало нашей встрече, чтобы не испугать ее и не попасть сразу же в разряд ненормальных. Все это было впереди. Но я к этому была уже готова. Знание - действительно сила...

Потом, позже в наших отношениях произошло еще одно очень интересное событие... Л.В. приехала из Нью-Йорка и привезла с собой ксерокопии позорного для Америки судебного процесса "Рерихи -Хорши", закончившегося узаконенной на суде века клеветой в адрес Учителей, Рерихов, потерей музея, огромного количества картин, написанных Рерихами за двадцать пять лет жизни, личных вещей и, главное - огромной тратой душевных сил, времени, и энергии... Я изъявила желание написать книгу об этой драме, о самом тяжелом периоде жизни Рерихов, предательстве "друзей". И когда Л.В. одобрила мое желание, я спросила ее, когда же мы все, наконец, увидим ее трилогию, венец ее путешествия по маршруту Рерихов? Она с горечью в сердце стала рассказывать, что у нее на это нет ни времени, ни средств: "Я работаю, как вол. Вся поглощена административной работой. Мои творческие силы уходят на проблемы совсем другого порядка: на ремонт разбитых унитазов, на возврат средств, промотанных моим бывшим заместителем. У меня нет ни помощника, ни заместителей". И вдруг "Кем-то" открывается мой рот, и "Кто-то" говорит за меня моим голосом: "Так и быть, когда наше министерство внешних экономических связей совсем развалится, берите меня своим помощником". Говорю, а у самой волосы дыбом встают от возмущения. Кто посмел так со мной обращаться? И почему именно помощником, а не заместителем, например? В то время на белом свете были две презираемых мною должности - помощника и торгового работника. Но! Было уже поздно. Л.В. тут же подхватила мое предложение и пошла в наступление: "А зачем ждать? Переходите сейчас". Так решился мой приход в Центр Рерихов. Правда, судьба дала нам еще не одно испытание на этом пути, но и они были устранены силой Того же Духа...

Так я оказалась помощником Людмилы Васильевны Шапошниковой, вице-президента Международного Центра Рерихов, директора музея имени Н.К.Рериха. А потом, в тяжелых для Центра обстоятельствах, приняла параллельно и руководство книжным салоном-магазином, единственным тогда для нас средством существования. За это время, с 1992 по 1995 годы, мы смогли выйти из разрухи, повысить сотрудникам Центра зарплату в три раза, на эти же средства стали издавать одну за другой книги серии "Малая Рериховская библиотека" и, главное, начали реставрацию усадьбы. Потом, через одного моего московского друга Николая С., с мятущейся в поисках истинного Света душой, пришли в Центр и меценаты, которые тоже оказались для нас всех не случайными людьми в цепочке событий того же Кольца Вечности. И когда придет время ставить памятники героям этого времени, то рядом с ними по праву будет стоять памятник и этой семье меценатов. Их вклад в дело Учителей велик. Решение о реставрации усадьбы Лопухиных и издание наследия Рерихов они приняли в самый тяжелый для общественной организации момент - в первые дни выхода предательского Постановления 1121...

Все эти знания вдвойне усилили мою ответственность за принятое ранее решение.

Да. Действительно ничего случайного в мире нет. И все, чему надо быть - непременно будет. Неотвратимо. Вот и наша встреча с Л.В. состоялась. Вот так жизнь творит обыкновенное чудо. Вот так, независимо друг от друга, каждый из нас делал одно дело, пока не пришло время воочию объединить наши усилия. И это короткое время нашей встречи было отведено Стражами Кармы, чтобы испить до дна каждому свою только одному ему налитую чашу, и никому кроме... В "Сердце" есть 562 параграф, который постоянно "возникал" перед моими глазами, пока не пришло время моего окончательного решения по уходу из Центра, и его смысл не встал передо мной "во весь рост": "Каждый полководец скажет, что лучше уклониться, чем принять поражение... Из той же бережности мы соединяем ядра сочетанных духов, чтобы этими взаимосоединенными усилиями не тяготить одного из воинов. Когда мы просим устремить все силы по одному направлению, это значит находиться, как лук, в напряжении... Кроме того, стражи Кармы знают течение закона... Сердце умеет самоустремляться к построению... разрушение не от сердца"...

Сердцем я никуда не ушла, "разрушение не от сердца". Но предоставила карме течь своим руслом. Никто не в состоянии сделать за другого то, что должен сделать он сам. И только сам.

"Судьба - приказ". Усадьба Лопухиных, цитадель Международного Центра Рерихов. Она была выбрана самой Л.В., и этот выбор наконец-то был одобрен Святославом Николаевичем Рерихом. Потом он был закреплен Постановлением Совета Министров и решением мэрии г.Москвы. Так окончательно решилась судьба наследия старших Рерихов. С.Н. уже не сомневался в том, что оно будет в надежном месте и надежных руках. В России. Туда, куда стремились всю свою жизнь его родители, где последние годы своей жизни жил брат, Юрий Николаевич, создавший мост, по которому Рерихи, в подтверждение неизбежности предначертанного, вернулись на Родину...

"Напряжение и воля духа приводят его к месту предназначенному. И выбор совершается не случайно, а по утвержденному магниту. Так дух привлекается на физическом плане тем же явлением магнита... Когда дух тысячелетиями знает, что зовет его магнит, то мышление являет только духоразумение"... Вот почему в пространстве моего дома прозвучал Голос Мастера: "Лопухиной".., вот почему Л.В. остановила свой выбор места для музея Рериха на усадьбе Лопухиных. Дух знал. "Судьба - приказ". Усадьба Лопухиных оказалась местом созидания, но и местом разрешения нас всех от бремени кармических коллизий. Усадьба Лопухиных, Международный Центр Рерихов стали местом сбора и отбора человеческих душ, могущих или не могущих идти в ногу с эволюцией, местом проверки на прочность и надежность, местом высочайшей активности действия главных космических законов - свободной воли и кармы, причинно-следственной связи человеческих судеб... Все мы являемся проводниками той или иной силы, в зависимости от того, какую ежеминутно выбираем.

И "волки" всех рангов и мастей - только испытание на нашем пути.

Я очнулась. Пред нами был квадрат божественной синевы неба. Ласковое солнце грело нас последними лучами и освещало всю прелесть осеннего убранства деревьев...

- Солнышко мое, - обратилась я к Л.В., прервав молчание. - А где находится твоя школа?

- У Киевского вокзала, - она помолчала, а потом, как бы нехотя, продолжила, - находилась. Так будет вернее...

- А что сейчас на этом месте? - не унималась я.

- Высотные дома.

- А что, разве она была такая дряхленькая? Насколько я помню, тогда все строили на века.

- Ты права. Это было огромное добротное четырехэтажное здание. Оно вдруг помешало проектировщикам сталинских времен в создании какой-то им только нужной "прямой"... Теперь этой школы и в помине нет... Как, впрочем, и дома Потаниных в Новочеркасске, где я родилась. Да-да, того самого Потанина... - Она помолчала немного, а потом продолжила: - И вообще, все идет, как надо. Следы моего пребывания на земле уничтожаются... Не смотри на меня с таким удивлением. Я просто вспомнила нашу беседу со Святославом Николаевичем в связи с моей жизнью и лишь цитирую его выражение: "Архат* проходит по жизни, как птица по небу, не оставляя следов".

- Совсем-совсем? - запротестовала я. - А как же его дела? -Дела - это дела...

- Слава Богу! - и я облегченно вздохнула, радостно обняв ее.

Мы возвращались домой. Солнце по-прежнему держало над нами "окно" божественной лазури прекрасного неба, обнадеживая на лучшие времена в нашей жизни...

29 сект. - 1 окт. 1995 г. Москва

- Мои предки ни перед кем не склоняли головы, даже перед царем! И я не буду! Честь имею! - гневно сверкнув глазами и, прищелкнув каблуками, как истинный кавалергард, сказала Л.В. Это было все в том же 1995 году ответом на мой вопрос, не идут ли в ее адрес угрозы в связи с судами за отмену пунктов Постановления 1121. В этих судах Центр выступает в качестве истца, а ответчик - правительство РФ.

- Идут, - и она рассказала мне...

Угрозы в ее адрес только за этот ноябрьский месяц прозвучали аж пять раз. Накануне заседания Президиума Высшего арбитражного суда раздался очередной телефонный звонок.

"- Не конопаться, бабка!" - противный мужской голос на том конце провода явно не знал с кем имеет дело." - Будешь конопатиться, под правую лопатку всажу три пули". - Я разозлилась еще и от его дурацкого "три пули". Почему "три"? И бросила ему в ответ: "Когда я тебя встречу, я набью тебе морду!" Пауза... Там оторопели. Видимо, не ожидали от "бабки" такого отпора. Я не стала ждать и положила трубку.

- Ну конечно же это черномординские прихвостни? - возмутилась я. - Они заглянули в твои анкетные данные и решили, что от одного их телефонного "разговора" "бабка" сковырнется с инфарктом? А тут - прокол, она еще и морду обещает набить.

Что это может быть так, я нисколечки не сомневалась. Я припомнила, как месяца два тому назад Л.В. задержала в своем кабинете здоровенного двадцатипятилетнего детину, пытавшегося в ее кратковременное отсутствие "обчистить" портфель. Он уже успел вытащить из него кошелек и при ее появлении швырнуть его в мусорную корзину. Увидев неожиданно быстро вернувшуюся в свой кабинет Л.В., он было кинулся ей наперерез, в надежде проскочить через вдруг появившуюся Л.В., но просчитался. Воришка не мог ожидать, что эта "без пяти минут" семидесятилетняя "бабка" устроит ему такой мощный заслон. Мало того, она перехватила его руки надежнее стальных полицейских скоб. Так и пришлось его сдать правоохранительным органам из рук в руки, как было ни жаль...

Мой вопрос заставил Л.В. вернуться к событиям тридцатилетней давности...

- В Мадрасе в 1965 году был жуткий погром, - стала рассказывать Л.В. - Учинили его националисты. Тогда был введен новый государственный язык - хинди вместо английского. И вся интеллигенция запротестовала. Под угрозой оказался ритм жизни страны внутри ее и за пределами. Началась страшная заваруха. Утром я как всегда побежала читать лекции в университет, хотя сторож колледжа, где я в это время жила, предупредил меня, что сегодня за ворота лучше не выходить. На улицах орудуют погромщики, натравленные националистами. Но не на ту напали. Я тем более поспешила. Мне еще и как историку и писателю все хотелось увидеть своими глазами. Я потом действительно описала это все в книге "Годы и дни Мадраса". Так вот... Вошла в подошедший автобус. Стою. Держусь за поручни. Въехали на мост. И тут-то все и началось! Вдоль всего моста стояли погромщики. Они с остервенением бросали в нас булыжниками. Представь себе беззащитных женщин, стариков и детей, едущих в автобусе утром каждый по своим делам. Хорошо, что салоны автобусов в Индии не застеклены. Так вот, те, кто стояли в проходе, сразу же легли на пол. Я осталась стоять. Моя честь не позволила унизиться перед ними даже ценой своей собственной жизни. Они меня не сломили. Когда я прошла к кабине водителя, то еще раз убедилась в преимуществе незастекленного салона. Лицо и руки водителя были порезаны разбитым стеклом. Но он не бросил руля, мужественно вел, не отдавая людей на растерзание толпы. Когда автобус преодолел мост, я не стала больше искушать судьбу. И правильно сделала. Впереди ждали очередные погромщики. Я побежала В университет через вокзал. И тут я увидела во всей "красе", что такое озверевшая толпа. Толпа с пустыми глазами. Зомби, выполняющие чей-то бесчеловечный приказ. Страшная и мерзкая биомасса, как ты любишь выражаться. И остановить ее можно было только пулями... Да, ты правильно говоришь - "по сознанию". Действовать по сознанию того, с кем имеешь дело, - Л.В. помолчала, потом прибавила весело: - Вот я и гаркнула в трубку тому мерзавцу... Впечатлило. Больше пока звонков не было.

Л.В. гостила у Святослава Николаевича Рериха и его жены Де-вики Рани Рерих в их бангалорском имении. Недалеко от них жил и живет по сей день Саи Баба, называющий себя аватаром и, якобы, воплощением аж самого Христа. Но бог ему судья.

В своих путешествиях по Индии Л.В. всегда интересовали странники, которые чаще всего оказывались с чистыми, по-детски наивными душами, несущими тяжкий крест "быть богами на земле". Она описала эти встречи в книгах из "второй своей жизни". Вот и теперь ей захотелось встретиться с этим нашумевшим в миру экстравагантностью своих выходок Саи Бабой и самой узреть воочию, что же конкретно представляет собой эта личность, называющая себя саньяси*. Что личность, то это бесспорно. Только какова степень высоты духа?

Встретиться с ним оказалось делом непростым. Люди месяцами осаждали его дом с этой единственной целью. Он принимал по своему выбору четырех собеседников и проводил с ними весь день. И тогда Девика предложила Л.В. свои услуги. Она сама, в отличие от супруга, была большой поклонницей Саи Бабы. Святослав же Николаевич называл его в узком кругу шарлатаном, хотя это не мешало им мирно жить и даже дружить. Но Л.В., поблагодарив, как всегда, предпочла встретиться с очередной мировой знаменитостью по единственно возможному для нее пути - "на общих основаниях"...

Когда она подошла к дому Саи Бабы, там его уже ожидала огромная толпа страждущих. И потому Л.В. поняла, что вряд ли ей удастся быть избранной, тем более, что позиция ее была абсолютно невыгодной - далеко от толпы и дома Саи Бабы. Так она и стояла в задумчивости в тени деревьев и ковыряла носком чапала рыжую землю, когда Саи Баба наконец-то разыскал ее. Чем он руководствовался в своем выборе, можно лишь догадываться... Смелый Саи Баба! И бедный Саи Баба!

Поединок был тяжел и изнурителен... Это был "марафонский забег" двух неординарных личностей в хорошей "спортивной" форме, но, мягко говоря, разных "весовых категориях"...

Саи Баба так и не смог обуздать свободолюбивый дух Л.В. Признав способности, она так и не признала в нем аватара и, тем более, воплощения Христа. И это сильно удручало Саи Бабу, привыкшего всех подчинять своей воле, к лести и рабскому поклонению невежд. "Невежество - есть ад", - говорится в Живой Этике. То же сказал присутствующим в августе 1996 года в Доме Дружбы на встрече со своими почитателями и Свами Локешварананда, руководитель института культуры миссии Рамакришны в Калькутте. А на вопрос: "Как вы относитесь к тому, что Саи Баба называет себя аватаром и воплощением Христа", Свами ответил просто: "Я всю свою жизнь иду единственно возможным для меня путем - преодолевая лестницу жизни ступенька за ступенькой, "ручками и ножками" и трудом своей души. И этот путь ничего общего не имеет ни с какой магией. Магия - это не мой путь". Все присутствующие в зале, аплодируя, встали в глубоком почтении к восьмидесятисемилетнему мудрецу из Индии. На протяжении всей своей жизни он активно участвовал и участвует в процессе формирования\духа человека во всех уголках земного шара. Десять лет подряд приезжает Свами в Россию и никогда не упускает возможности "посветить там, где темно".

Долго еще потом ломило затылок у Л.В. в награду "за инакомыслие", когда она, не оборачиваясь, уходила от Саи Бабы... Саи Бабе было невдомек, что Л.В. благодарна была ему за урок. Она училась у него, какой надо и какой не надо быть... Не соблазнила ее и предоставленная им легкая возможность владеть кольцом Нефертити, которое вдруг оказалось в ладони Саи Бабы, как доказательство его, якобы, всемогущества. Пройдет время, и она будет потом за это щедро вознаграждена Жизнью... И только слайд с физиономией мага, пришедший к нему тем же путем из того же пространства, она разрешила себе взять на память об этой встрече...

Нет и не будет другого пути для человека "в рай", как только своими "ручками и ножками и трудом души", как постоянно повторяли Рерихи. А то, что легко дается, то и не ценится ни в какие времена. Ну, например, чего стоят сегодняшние души "перелетных птиц", вдруг ставшие в одночасье, якобы, православными? Не они ли сейчас опять с той же силой, как и в те времена, отягощают Христа своим фарисейством? Не ими ли готовится Христу очередная Голгофа? Совсем недавно я оказалась в московском дворике красивейшей церкви Святого Николая Чудотворца в Пыжах - шедевра архитектурного зодчества пятнадцатого века. У меня была короткая деловая встреча. Выдернув из людской суеты, ноги сами привели нас под сень ее куполов. Во дворике мы не обнаружили ни одной лавочки, а сам дворик был мертвенно пуст. Мы уселись на бревнышках и, восхитившись зодчеством мастеров древности, я вытащила фотоаппарат. Мы недолго наслаждались красотой. И нам подошла служительница церкви с совсем не христианским лицом и стала требовать от нас, чтобы мы ушли со двора и не нарушали "их" порядки, что по циркуляру сегодняшнего патриарха Руси они выгоняют со двора всех "бомжей" и праздношатающихся. Это раз. Чтобы я прекратила фотографировать без разрешения "батюшки". Это два... Вот я и спросила служивую, из какого развенчанного райкома она вместе со своим "батюшкой" оказалась в этой божьей обители, где убогие, юродивые и калеки перехожие раньше были самыми желанными? Сегодня и в Оптиной Пустыне паломнику такая вот, в ответ на предложенную помощь, может сказать, что "это мне не выгодно, а это выгодно", будто ты пришла служить ей лично или этому пресловутому "батюшке".

"Церковность отошла от чистого Учения Христа,... осталась лишь оболочка, лишь мертвые догмы и ритуалы. Потому на смену этому тлению должна прийти возрожденная Церковь первых дней христианства. Можно было бы спросить Глав Церкви, почему они, представители светлого Учения Христа, допускают такие обоюдные поношения и раздоры? Каждый из них исключает другого. Каждая Церковь исключает другую. А кому другому, как не им, следовало бы сейчас объединиться и выказать великую просвещенность, планетную просвещенность, отсюда бы пришла и великая терпимость, вмещающая в себя все многообразные аспекты и проявления Всемогущего и Всепроникающего, Всезнающего и Вездесущего Божества, не исключающего из объятий своих ни единого сына, ни единого явления. Так наше Учение ничего не разрушает, никого не свергает, но зовет к очищению сердца и мышления. Но, конечно, невежество, будучи от тьмы, всегда с пеною у рта борется против Света. Ведь первый импульс дикаря - уничтожить или убить все непонятное ему. Нетерпимость - есть клеймо невежества. Вмещение - есть венец Великого Знания. По этим знакам и определяйте Ваших собеседников", - писала Е.И.Рерих в своих письмах.

Есть ли истинные служители Церкви Христовой у нас в стране? Без сомнения - есть. И без сомнения, им сейчас не менее тяжело, если не более, чем в худшие времена огульного тоталитаризма, поскольку тоталитаризм церковников еще страшнее... Но придет человек рано или поздно к пониманию истинной Христовой Церкви в своей измученной душе. И никакие чародеи и маги, никакие фарисеи на собьют его с пути.

К оглавлению

Назад

Далее