"Мир Огненный", 2 ч., 337

"Община и Вождь в эпоху Огня", 126, Е.И.Рерих

Мне было жаль уносить с собой в небытие те воспоминания о жизни Л.В.Шапошниковой, что я накопила за годы нашей дружбы. Они, на мой взгляд, настолько увлекательны и поучительны, что я посчитала, что не вправе делать их только своей собственностью, это было бы слишком эгоистично с моей стороны и расточительно для истории... Они возникали спонтанно вследствие моих рассказов о себе и звучали настолько ярко, что я стояла перед Л.В. завороженная, как художник в момент озарения, и руки сами тянулись за кистью. Вот почему в книге так часто идет диалог героя книги с автором. Все мною подчинено сохранению первоосновы возникновения воспоминаний, живости красок и естества повествования героя. В этих рассказах жизнь моего героя, корнями уходящая в детство, юность, далекое прошлое, прошлое его воплощений, борьбу кармических коллизий с прекрасным законом Вселенной - законом свободной воли, ставящим нас всегда перед выбором вечного и сиюминутного... И, наконец, выход на главную часть своей жизни - встречу с Учителями Планеты, выход на самый ответственный и нелегкий путь, путь борьбы за утверждение Учения, данного Ими народу Вселенной, путь борьбы за Культуру, путь, сопряженный с риском для жизни, смысл которой на склоне лет теперь так явственно встал перед моим героем... Много наветов, злобного огня идет и еще долго будет идти по невежеству на Рерихов и Л.В.Шапошникову, особенно со стороны служителей православной церкви, увидевших в Живой Этике угрозу своему существованию. Их пугают огненные строчки Учения, правда жизни, данная в нем, что Бог един, и никто не может за тебя искупить твои грехи кроме тебя самого, что все мы творцы своей судьбы, своей кармы*, что только ты сам своими мыслями и делами творишь ее. В третьем томе "Писем" Е.И.Рерих пишет: "Новое Учение идет не на смену, но на огненное очищение и утверждение всех бывших Учений. Ведь еще Христос сказал: "Не думайте, что я пришел нарушить закон или пророков. Не нарушать пришел, но исполнить. Истинно, каждый приходящий Учитель является законодателем и огненным очистителем одновременно. Если проследим историческое появление каждого Великого Учителя, мы увидим, что ко времени его появления Учение совершенно утрачивало свою основную чистоту, и часто - до неузнаваемости". Человечество никогда бы не продвинулось вперед, если не было бы тех, которые осознанно шли на эту жертву, наперед зная, что в награду за указанный человечеству путь к Свету, они будут лишь распяты тем же человечеством на кресте или сожжены им на костре...

Огненная пора идет. И только духовно богатый человек в силе объединиться с этими энергиями и зашагать в ногу с эволюцией не слепым котенком, а осознанным ее проводником. "Полагают, что духовность заключена в прочитывании духовных книг. Таких читателей много, но выполнителей - мало", - пишется в Учении. И один из этих немногих выполнителей - наша современница - Людмила Васильевна Шапошникова, юридически и нравственно доверенное лицо яркого носителя Культуры на планете, обладателя Камня Грааля, Махатмы*, Святослава Николаевича Рериха.

Без сомнений, о жизни Л.В. будет написано много. Жизни необычной. Драматичной. Увлекательной. Поучительной. Целеустремленной, наполненной мечтами и их реализацией. И наверняка самой интересной будет просто сборник ее публицистических статей, направленных в разное время на отражение клеветы врагов Живой Этики, Культуры, Центра Рерихов и самих Рерихов, потому что ничто так не характеризует человека, как его духовная, гражданская позиция, железная логика, захватывающий слог. Л.В. несет Огонь Знания по всей Земле, знание Беспредельности жизни, миров. Еще вчера мы прятали в дальний угол ксерокопии Живой Этики, а сегодня, благодаря ей, философское и художественное наследие семьи Рерихов, Учителей планеты, в России, Москве. "Примите. Стройте Пути Благословения!" Сегодня уже создан Храм Культуры - музей имени автора этого огненного призыва Николая Константиновича Рериха. И Живая Этика овладевает умами все новых и новых последователей ученого и культурного мира планеты: "Как изучали раньше явления физические, так скоро будут изучать огненные явления центров. Агни Йога является предтечей Великой Эпохи. Да-да-да", - говорится в Учении...

Дружба наша с Л.В., обычная на первый взгляд, на самом-то деле вовсе не обычная. Необычная тем, что она корнями уходит в далекое прошлое нашей жизни на земле... Я думаю, сегодня вы уже за это знание не сожжете меня на костре и не отнесете к разряду, якобы, ненормальных людей. Каждый ищущий человек, благодаря быстрой распространяемости по планете философского наследия Рерихов -Живой Этики, знает научно обоснованные законы космоса, которые энергией Любви объединяют все сущее в его пространстве, знает, что человек из воплощения* в воплощение несет в своем поле карму и может силою своего духа, силой психической энергии, силою божественного АУМа*, проявить страницы прошлого, изменить свою карму и карму рядом идущих, если есть в этом жизненная необходимость. Да. Эти знания доступны пока немногим. Немногим потому, что они всеми своими жизнями не изменяли себе, если даже за правду надо было идти на костер... Это ноша тяжелая, не для слабонервных... И даются эти знания не любопытства ради, а в помощь, и только на "острие бритвы", острие жизненных ситуаций, через боли сердца и страдания души для преодоления еще одной ступеньки восхождения, чтобы не сорваться с финишной прямой, ведущей к ней, а, попадая в "воронку" прошлого, связывающего события данного момента жизни с ним, использовать это прошлое, как стартовую площадку в преодолении конкретной аналогичной ситуации для восхождения в будущее, и чтобы помочь рядом идущим выйти из этой "воронки" с честью. Потому мое отношение к Л.В. поверх всего: поверх времен, событий, временных непониманий, лжи, которой облепили нас... Все это естественные препятствия для выявления силы духа, силы Любви. Ведь кроме той миссии, которая отводится человеку в том или ином воплощении, есть и разрешение его от бремени кармических встреч, которые всегда несут в себе нелегкий груз земных страстей. "Костры инквизиции преобразились в иные орудия, и палачи переменили свое одеяние, но сущность осталась все та же", - пишет Е.И.Рерих в 1938 году друзьям в Америку. Отделяя в моем герое вечное от сиюминутного, миссию от бремени кармических коллизий, я пишу эту книгу в надежде, что пройдет время, и Л.В. поймет, через какие муки ада прошла и я на пути к ней... Главная задача, с которой мы приходим в эту жизнь, это научиться общаться друг с другом и прежде всего - с ближним: "Возлюби ближнего, как самого себя". "Мы часто пренебрегаем этим знанием, но лишь оно ускоряет эволюцию, как личную, так и человеческую".

Мир в себе найди. Тогда

Свет придет. И навсегда!

Идея создания книги пришла в самом начале моей работы с Л.В. в качестве ее помощника... Каждый день, проведенный с ней - история увлекательная и необычная. Жаль, что я, понимая, что жизнь коротка, и надо было бы каждый день делать записи, относилась к данным мне знаниям в какой-то мере легкомысленно. Что называется, зная, не знаешь, ведая, не ведаешь. Я знаю, что в результате такого "знания - незнания" человечество сегодня недополучило много интересного, касающегося жизни всех четырех Рерихов, великих личностей планеты Земля. Особенно жизни самой удивительной - Елены Ивановны. А эта книга могла бы быть. В планы Учителей входило оставить такую книгу, "куда бы, - как писала об этом сама Е.И., - вошли нигде не написанные еще замечательные происшествия, явления всего необычного, накопившегося за всю нашу долгую жизнь. Жизнь, полную самоотверженного служения, для принесения Великого Знания и Красоты. Но для такого самоотверженного труда нужна большая внутренняя сосредоточенность и, я бы сказала, проникновенность и любовь к миру внутреннему с его глубокими переживаниями. Нужны понимание и подход к Агни Йоге, нужно знание истинной сущности человека. Нужна некоторая отрешенность от жизни".

Книгу об Л.В. я написала вопреки тем условиям, в которые меня поставила жизнь. Памятуя, как Л.В. отнеслась к моим стихам - "не пиши и больше никому не показывай", я понимала, что рассчитывать на ее помощь мне не следует, и.даже наоборот. И тем не менее, я встала на этот путь. В силу обстоятельств, в моих рассказах могут быть неточно схвачены имена, фамилии, что-либо другое, но, тем не менее, в них неизменно восприятие конкретного человека с его конкретными проявлениями в той или иной ситуации. Ведь помимо мировой известности каждого великого человека всегда остается его суть - человеческая... Все земное, как и небесное - в ней. Так что я вдвойне готова принять на себя стрелы ханжей и даже самого героя. Но у него для этого будут другие соображения. Таков уж мой герой. В третьей части "Мира Огненного" в 260 параграфе есть такие строки: "Если бы человек принимал великое зерно задания в его потенциале, то, конечно, мир был бы великим отражением высшей воли. Потому можно утвердить, что высшая воля предполагает, а человек располагает, и так гибнут лучшие начинания. Есть лишь единственный путь преуспеяния, когда дух осознает во всей мощи утвержденное зерно задания".

"... дух осознает... зерно задания..." Уж не взыщите...

И не взыщите, что сохранила в этих рассказах обращение друг к другу на "ты". Оставила, как есть, в естестве. Любая искусственность меняет дух повествования, а это как раз то, чего мне не хотелось делать, и не от неуважения к моему герою или умаления его достоинства. По мере того, как устанавливались наши отношения, претерпевало изменение и наше обращение... И чтобы перейти на "ты", надо было прежде "съесть пуд соли"... И не один...

В 1994 году мы с Л.В. были в Германии, общине "Мировая спираль".

Это был ее первый визит и первое знакомство и с руководителем этой общины, и с самой общиной. Одной из целей командировки было утвердить макет и качество цветоделения готовящегося к совместному изданию альбома картин нашего музея имени Н.К.Рериха. И вот тут-то они и столкнулись в работе лицом к лицу с Л.В. Рассматривая оттиск за оттиском, она не лила "розовой водицы", не "растекалась мыслью по древу", она просто сурово констатировала факт проделанной работы. У присутствующих, приехавших в мюнхенское издательское производство Р.Ольденбурга в полной уверенности в успехе, в прямом смысле, от неожиданности вытянулись лица, на них больно было смотреть! Да и сама я испытывала чувство раздвоенности в тот момент, надо было как-то снять возникшее напряжение, да еще так, чтобы не спровоцировать Л.В. на очередную порцию гнева...

Неделю спустя, Герхард Гавел вместе с Ингой, его женой, пришли навестить Л.В. Вручая ей огромный букет прекрасных роз, он с радостью ребенка торжественно произнес:

- Я понял Вас! Вы - как Блаватская! Та тоже была кипучая, деятельная. Была добрейшим человеком, но многим от нее доставалось! -и он сделал нарочито грозное лицо: брови его сошлись на переносице, глаза сурово впились в Л.В., а кулаки сжались и выступили вперед, как у боксера на ринге. Все расхохотались дружно и весело.

Вот и я хочу, чтобы и другие поняли Л.В., как сумел понять ее с первого же знакомства руководитель этой славной общины.

Многие, сталкиваясь с ней в деле, порой, не поняв ее, отскакивают в противоположную сторону от такого резкого проявления ее характера, не понимая, чем вызвано "извержение вулкана". И враги дела Рерихов из таких моментов "шьют себе добротную одежду" и выставляют ее напоказ. Эта книга восстанавливает справедливость, Иерархию: дает знание миссии Л.В., которую необходимо не смешивать со своей личной кармой с ней и, тем более, не переворачивать эти понятия. И уж, Боже упаси, не сотворить себе кумира! И я надеюсь, что благодаря этим знаниям, кто-то сможет пересмотреть свою позицию по отношению к этому великому человеку и уже сознательно занять свое место на ступенях Иерархической лестницы, встать в один ряд борцов за Учение. Знание - сила. И сильный всегда пробьет брешь временного непонимания рано или поздно...

Все в книге основано на фактах биографии Л.В. и истории Международного Центра Рерихов.

24 марта 1992 года в День Учителя, который трепетно отмечают на планете все знающие это, а этот День сопряжен с посланием Великим Мастером пламенных строк первой книге Учения: "В новую Россию моя первая весть!", до конца того не сознавая, я впервые переступила порог дома человека, к которому шла всю свою жизнь, отдать то, что предназначалось ей и только ей. И действительно, за такой короткий отрезок нашей дружбы, никого в своей жизни я не одарила такой силой любви и столько не претерпела в своей жизни, как от нее...

Посещение квартиры для меня дело не простое. В своей жизни мне приходилось бывать в них достаточно, и эти визиты или углубляли мое отношение к этому человеку, или заставляли делать переоценку ценностей. Квартира - это отражение внутреннего мира человека. Справедлива народная поговорка - "мой дом - моя крепость". И каково было мое изумление, когда с первых же шагов я вступила в мир многогранности таланта и увлечений моего героя, вместившего все этапы своей жизни под одной крышей. Музей жизни Л.В.! Я даже представить себе не могла, что такое можно встретить в нашей обыкновенной советской квартире.

Открывается входная дверь, и перед тобой сразу же предстают длинные ряды полок, уставленные со всех сторон диковинными морскими ракушками самых замысловатых форм и размеров, флора и фауна подводного царства морей и океанов всех континентов - от Тихого до Индийского, от Карибского до Черного... Принадлежащие заре человечества, первозданные луки и стрелы, дары и трофеи племен Южной Индии... Я впервые увидела все это экзотическое оружие во всей красе и удивилась, что оно еще может быть применимо в нашем сверхскоростном двадцатом веке... Но все эти "дамские рассуждения", как сказала бы сама Л.В., затмили белоснежные кораллы гигантских размеров с нежно-бежевыми ажурными шапками изысканной формы, необыкновеннейшие представители подводного мира планеты. И, как оказалось, многое из того добыла она сама своими руками со дна морей и океанов. Да! Такое впечатлит надолго.

Но это только прелюдия к дальнейшему осмотру ее музея. В квартиру Л.В. будешь ходить всю жизнь, но так и не сможешь познакомиться со всеми экспонатами, привлекшими в свое время внимание хозяйки в том или ином уголке планеты. В ней отвоевали солидное пространство ремесла народных умельцев многих стран и народов.

Рядом с исконно русской дымковской игрушкой можно увидеть глиняные изделия племен Южной Индии или другого континента. И тут же поделки, которые расписаны самой Л.В. С изделиями из дерева, богородской резьбой - изящные, ярко расписанные деревянные фигурки в национальных костюмах представителей малых народов Южной и Северной Индии, Прибалтики, Грузии, Чечни, Дагестана, Карелии, любимцев немецкого народа и детей всего мира - Щелкунчиков. И тут же причудливые коренья, обработанные рукой хозяйки и несущие то содержание, какое она увидела при встрече... У нее огромная коллекция сувенирных значков, медалей, вымпелов, привезенных самой из тех мест или полученных от друзей и сохранивших в каждом из них тепло этих встреч...

Минералы смотрели на меня отовсюду. Расставленные на полках и под образами Учителей и всех святых, они вспыхивали загадочно глубокими красками природы, щедро одарившей их этой красотой. Были они со всех концов белого света. Многие кристаллы горного хрусталя с Центрально-Азиатского маршрута, который она прошла своими ногами. Огромный редчайший флюорит, как северное сияние светивший особым фиолетовым светом, она нашла на одной из горных вершин в Монголии и тащила на своих плечах всю длинную дорогу домой... Распилила на части, а потом взяла и раздарила их со всей щедростью своей души. После встречи с ней мой скромный домашний музей вырос, я бы сказала, в целый музееще, родство наших увлечений сделало его более содержательным... Балкон Л.В. до сих пор забит многообразием кремневых пород нежных пастельных красок, вытащенных из грунта самой Москвы, и коктебельской ярко-ситцевой яшмой, и серо-голубыми агатами с вселенской туманностью первозданное™ материи. Они сразу пробуждают воспоминания о необыкновеннейшем человеке нашего века, особо любимом Л.В., Максимиллиане Волошине. Эту яшму уже не спутаешь ни с каким другим месторождением таких самородков в мире!

А какова друза горного хрусталя весом не менее десяти килограммов, привезенная ей одним из ее друзей! А диковинная, загадочно возникающая радуга в горном кристалле, подаренном ей при встрече необычайным тулку в одном из монастырей Монголии, граничившем с Тибетом! Или ее любимый лазурит, как синий лен ее глаз и таинственность Вселенной! Особую страсть Л.В. к этому камню я, помню, ощутила после одного из ее снов: она видит перед собой свежий разлом вершины высочайшей горы Памира, в которой обнажился ярко-синий лазурит с золотыми прожилками. Именно Памирский, равного которому нет в мире, именно с золотой прожилкой! Землетрясения иногда в качестве компенсации за разрушение дарят людям такие сокровища. Она обрадованно устремилась за ним вверх, преодолевая обвал за обвалом...

И все-таки главным содержанием квартиры Л.В. являются книги, книги, книги, книги... и еще раз книги. Куда ни кинешь взгляд, везде они: на высоких полках ее квартиры, которые ставила и доделывала своими руками, над и под полками, прямо на полу, во всех углах и уголочках. И венчают эти полки грозные маски богов из монастырей и храмов Тибета, Монголии, Непала, Индии, ее племен, Южной Америки, Венеции, Болгарии. Маски, с которыми священнослужители во времена великих праздников в ритуальных танцах взывают к Великим Духам, показывая врагу, как они могут быть неумолимы, если тьма попытается проникнуть к ним - хочешь добра, умей противостоять злу.

- А где ваша знаменитая легонькая курточка и походные ботинки, в которых вы прошли по маршруту Рерихов в сорокаградусные морозы, и даже простуда вас не одолела? - обратилась я к ней.

- Да... Тогда все было на пределе. Больше положенного веса, а он тогда был до смешного мал, с собой брать в самолет было нельзя. Потому личные вещи я свела до минимума, все подчинив фотоаппаратуре. Даже тогда, когда лошадь подо мной заскользила по предательской наледи вниз по склону, а перед этим выпал снежок и припорошил ее, то первая мысль была не о своей безопасности. Ну представь, что стоила бы моя командировка, соскочи тогда я с лошади!.. Слава богу, на пути вдруг оказалось дерево... Я "затормозила" падение. И разрубила колено так, что до сих пор страдаю. Зато сохранила аппаратуру. Да потом еще тащила лошадь вверх. Да-да, я знаю о чем ты хочешь спросить. Это не я довела выход на маршрут до такого времени. Заявка была на весенне-летний период. Но наши клерки сделали все, чтобы затянуть отъезд. Ну я и влипла в самую суровую полосу времени в горах. Конечно, и экипировка моя не была рассчитана на сорокаградусные морозы. Тем интереснее было идти. Мороз был такой, что створки фотоаппарата примерзали... Тогда приходилось их отогревать прямо на себе. Поднимешь свитер и шлеп фотоаппарат к животу, а на мне кроме легонькой курточки без подклада и свитера даже майки не было, все в рюкзаке было рассчитано до грамма! От таких упражнений вначале глаза из орбит чуть было не выскакивали, а потом - ничего, привыкла. Я, когда приехала домой, то всю зиму спала, открыв балкон, иначе было трудно, так перестроился организм... Вообще-то, тело претерпевало со мной не раз резкие изменения. Когда я вернулась с последнего отрезка маршрута, то потеряла в весе целых двадцать килограммов. На мне все вещи крутились, как на карандаше... - Л.В. помолчала, видимо, опять уйдя туда, на маршрут.

- А колени... Да ты ведь сама знаешь, какой приговор вынес мне Рюдигер тогда в Австрии - "восстановлению не подлежат". Только менять на протезы. Ну уж, увольте! Как-нибудь доскриплю. - Она опять замолчала. А я знала, что "скрипеть" ей придется долго в прямом и переносном смысле этого слова. Такого "скрипа" в коленных чашечках зальцбургский хирург-профессионал не слышал в своей практике. А он имел известную в мире частную клинику. Например, к нему "под нож" я попала неожиданно, благо для этого было место из-за задержавшейся в пути японки, и была к тому же несказанно рада появившейся возможности посмотреть еще и город, в котором родился и рос Моцарт. "Как вы ходите? - спросил он тогда Л.В. с неподдельным изумлением после внимательного осмотра ее коленей. - Это же такие адские муки!" "Какие есть", - ответила она ему тогда снисходительно...

- А первые изношенные ботинки с Гималайского маршрута я оставила в имении Святослава Николаевича. Я купила новые, а эти хотела выбросить. Но Девика не позволила мне этого сделать. Они ей очень понравились. Было смешно смотреть, как на крошечных ступнях этой изящной женщины сидели мои огромные растоптанные на горных дорогах башмаки! Она была в них, как маленький Мук! Мы со Святославом Николаевичем просто умирали со смеху. Ну представляешь, ее тридцать третий размер и мой! Кстати говоря, у Елены Ивановны и Девики был один размер ноги. Об этом я узнала случайно, когда собирала наследие для отправки в Москву. В одном из чемоданов я обнаружила красивый яркий халат и туфли. Я спросила об этой находке Святослава Николаевича. Он тогда-то мне и пояснил, что эти вещи принадлежали Катрин Кэмпбелл. Она раньше часто приезжала в имение и подолгу жила у них. "А у матушки была маленькая изящная ножка, тридцать третьего размера"...

А я вспомнила красочно-сказочный портрет Катрин, написанный Святославом Николаевичем Рерихом, где он увековечил ее в этом халате.

- А где те кроссовки, в которых вы вернулись домой? - не унималась я.

- Да где-то на даче валяются, если не выбросили вместе с курткой, - вот так безмятежно ответила мне Л.В., но увидев, что в моих глазах пересеклись ужас и возмущение одновременно, продолжила:

- Ну и почему я должна была относиться к этим вещам иначе? -задала она мне резонный вопрос. "Она - да, - подумала я. - Но другие..."

- А других в то время не было, - прочтя мои мысли, добавила она...

Маски героев индийского эпоса участливо смотрели на меня... Они-то точно понимали, что такое ее куртка и кроссовки, в которых она прошагала весь рериховский маршрут. Вот например, маска нага, вырезанная из сандалового дерева для нее священнослужителем храма. Она даже и не надеялась получить ее. Но в делийском посольстве знали и уважали Л.В. Все они, перед отправкой в Индию, познавали страну и индийский народ с его не простой, но прекрасной душой по увлекательным книгам Л.В. Так состоялась их дружба с Ю.М. Воронцовым, который тогда был послом СССР в Индии. Он впоследствии сыграл неоценимую роль в передаче наследия Рерихов России. И потому, когда посылка от ламы пришла, в посольстве сделали все, чтобы получить и доставить ее в Москву к несказанной радости Л.В.

А со стен и полок квартиры Л.В. смотрели на меня смеющиеся и одновременно внимательные и строгие глаза Учителей и ваятелей ее всех жизней, бронзовые скульптуры и скульптурки Будды, Майтрейи, всевозможных богинь и богов, сохранивших в себе всю "умозрительную мысль Востока", как любит выражаться Л.В. И картины, картины, картины... И особо - огромная репродукция "Горы Шатровой" Николая Константиновича Рериха, которого она потом назовет Мастером с большой буквы в своей трилогии "Великое путешествие" и памяти которого посвятит этот труд и всю свою жизнь...

- Мое рождение чуть ли не стоило матери жизни, - начала Л.В.

- Как это?

- А так... Прошло положенных девять месяцев. Начались роды. Маму отправили в больницу. Я "проклюнулась". Посмотрела на белый свет, не увидела своего созвездия и опять скрылась... И так я мучила мать в течение месяца, пока не пришло 26 июля, светлое воскресенье. Ровно в двенадцать часов, когда всех рожениц пригласили на обед, я и явилась.

- Слава Богу, что тогда врачи не издевались над роженицами, как в мои времена, чуть что, тут же "стимуляция". А в результате еще одного покалечили на всю оставшуюся жизнь.

- Тогда действительно, слава Богу!

- А как это вы все же решились?

- Наверное, проголодалась. Я же все-таки на целый месяц больше пробыла в чреве, чтобы, наконец-то, дождаться своего созвездия. Я же Лев.

Вот с таким чувством юмора Л.В. начала свое повествование о приходе в этот мир.

- Когда я защищала кандидатскую диссертацию, свою биографию я начала так: "Я родилась в Новочеркасске, в то время, как мои родители жили в Таганроге". Шквальный хохот коллег по университету заглушил мою речь. Я долго не могла понять, что же их так развеселило? Я действительно родилась в Новочеркасске, в имении Потанина Григория Николаевича, исследователя и путешественника, которого так ценил и которого хорошо знал Николай Константинович. Кстати, от Потанина мне в наследство достался барометр. Как я туда попала? Очень просто. Меня туда приехала рожать моя мама под крылышко своей матери, моей бабушки - Марии Сергеевны Трубецкой.

И наш разговор сам собой перетек в русло ее родословной...

- Она жила в нем вместе с другой своей дочерью, Зинаидой, которая и была замужем за Григорием, сыном Потанина, - продолжала Л.В. - Когда в Крыму был разбит Врангель, то он вместе с другими офицерами эмигрировал с семьей в Болгарию. Вначале мама и бабушка переписывались с ними. Но потом переписка прекратилась, так как отец работал на стратегическом заводе, где делали самолеты. Переписывались тогда через тетю Лиду, дочь бабушкиной сестры.

- А сколько у бабушки было сестер? - перебила я опять повествование.

- Их было три: Мария, Наташа, Елена... Моя бабушка, мамина мать, Мария Сергеевна Трубецкая по женской линии. Мама - Мария Николаевна. Вообще-то у Трубецких было в большом почете три имени: по женской линии - Мария, в честь Девы Матери, а по мужской - Сергей и Николай, в честь двух святых заступников земли русской. От Сергея Трубецкого*, того, что готовил выступление на Сенатской площади, у меня остался стэк.

Я бросила на нее вопрошающий взор ... Тогда она принесла мне эти чудом сохранившиеся за время "красного террора" в стране дорогие реликвии семьи.

- Только плеть не выдержала испытание временем, отвалилась... Этим стэком Сергей Трубецкой подхлестывал коня...

Я держала в своих руках эти атрибуты далекого прошлого нашей России, атрибуты, когда-то служившие верой и правдой своим знаменитым хозяевам и были неотделимы от них. Рукоять стэка была изящна и искусно инкрустирована. Барометр небольшой, цвета воронова крыла, с глубоким циферблатом с тонкой серебряной стрелочкой...

Из радиоприемника донеслось приятное сопрано... Шла передача о Тургеневе. Звучал голос Полины Виардо, который в свое время так пленил Тургенева, что он растворился в ней на всю оставшуюся жизнь... Редкий дар. Жертвенная судьба...

- А мой предок был дружен с Тургеневым. Они были соседями. Только от имения Трубецких за время революции ничего не осталось...

Я задумалась... Как пересекается время в каждом из нас. И, словно подхватив мою мысль, Л.В. продолжила:

- Я иногда ловлю себя на мысли, что мне уже три с лишним века только в одной этой жизни. Я оказываюсь осью времени: через меня прошла жизнь бабушки, которая родилась в прошлом столетии, через нее я соприкоснулась с ее близкими, которые пришли из другого столетия... Через своих внуков я вхожу в двадцать первый век... Не правда ли, интересно?

Да... Было над чем поразмыслить... Хорошо, когда человек оказывается осью. А другой проживет всю жизнь и никогда даже не задумается над этим. Да и каждый ли из живущих - "ось"?

- Моя мама была интересным человеком, как я теперь понимаю. Хотя контактов у нас с ней особых не было. Я даже считала, что она тяготилась мной, - так начала свой рассказ Л.В.

- С чего это ты так решила? - спросила я, зная, что именно к самым близким мы предъявляем самые умопомрачительные требования.

- Мне было года три-четыре, когда, прогуливаясь по улице, я увидела маму, беседующую с какой-то тетей. Я подошла к ней, дернула за юбку: "Мама! Мама!" А мама повернулась, строго-строго на меня посмотрела и спросила: "А ты, девочка, уверена, что именно я твоя мама? " И меня пронзило такое отчаяние! Я вдруг остро поняла, что одинока-одинока... Резко развернулась и ушла.

- Да... Вот так взрослые сами себя порой перемудряют... Если за всем этим не стоит что-то другое, - словно ухватив жар-птицу за хвост, но выдрав лишь перо, задумчиво произнесла я, еще не осознав, а что же за мудрость стоит за этим горьким опытом, что же тогда произошло? И потому стала лишь утешать Л.В., - ты ведь знаешь, что это не так. Просто в твоей маме сидел нереализованный артистический талант.

- Да. Ты, пожалуй, права, но это горькое чувство одиночества до сих пор осталась в сердце... А отец? Он был из простой украинской семьи... Он очень любил маму и всю жизнь ревновал ее даже к нам, детям, и всю жизнь, как я теперь понимаю, старался доказать ей, что она не зря вышла за него замуж. И в институт учиться потому пошел. Учился он тогда не в Таганроге. Я была еще совсем маленькой. И когда отец приезжал после очередной сессии домой, не могла смириться с тем, что какой-то чужой дядька обнимал мою маму... Представляешь сцену: он положит свою руку матери на плечо, а я подхожу и сбрасываю ее. Он опять положит, а я опять сброшу...

- А мама была красивой женщиной?

- Пожалуй, да. Во-первых, у нее были зеленые изумрудные глаза... А у бабушки - желтые, И строгие.

- Представляю, как это было эффектно. Это такая редкость! Изумрудные женщины рода Трубецких!

- А ростом она была приблизительно так под сто восемьдесят... Я ее в толпе знаешь, как узнавала? Встану на камень и смотрю поверх толпы, - Л.В. замолчала. Грусть опять проступила на ее лице... - А отец был с меня ростом. Я внешне очень похожа на него. Может быть поэтому мать и не очень любила меня, как мне казалось. Во всяком случае, к младшему брату она относилась совсем по-другому. В то время, как я бегала по улицам и играла в футбол и разбойничьи игры, тот сидел с матерью, вязал, вышивал...

- И все-таки я не разделяю твоей обиды на мать. Она вас любила каждого, и каждого "по-своему". Просто ты доставляла ей больше хлопот. Чем больше "подвигов", тем больше "оваций".

- Во всяком случае, я точно знаю, что мой мальчишеский характер часто приводил ее в состояние гнева. Помню, однажды мы всей семьей были на море. Я, конечно же, полезла на очередную гору так метров в двадцать высотой. А горы на Азовском море все выветренные, из плотного песчаника со всякими замысловатостями, тайниками. Я очень любила их за это. И не было в округе той, на которую бы я не взбиралась. Вот и тогда я вскарабкалась почти на самый ее верх, оставалось совсем немного. Я зацепилась за пучок травы, а пучок оказался предательски ложным, корни его лежали лишь на поверхности почвы. И я сорвалась вниз... Летела вначале как-то все более-менее удачно. Но тут меня выбросило на крохотную площадку с крутыми склонами, и я голым правым боком буквально сползла по круче... Ну ты можешь себе представить, что такое прессованный песок, кварц? -Как не представлять! Силу "пескоструйки" я оценила еще в школе на производственной практике в цехах завода города Самары, когда закладывала в "барабан" детали из сверхпрочного металла для обдирки заусенцев.

- Боль жгла неимоверно! - продолжала Л.В. - Вот именно в этот момент меня и увидела мать. Но ей почему-то это показалось смешным. И только когда я подошла ближе, и она увидела мой окровавленный и ободранный бок, стала, вдобавок, кричать на меня:

- Дрянная ты девчонка! Ты будешь еще лазать! Ты будешь...

- Вот заживет и снова полезу! - сказала я упрямо, с вызовом, не проронив и слезинки. Это выражение в нашей семье до сих пор повторяют от мала до велика. Так, сама того не подозревая, в двенадцать лет я определила кредо своей жизни: - "Вот заживет, и снова полезу". Вот так и борюсь всю жизнь со всякой "чернотой", конца и края ей нет. "Заживет", и снова "лезу"...

- Солнышко мое, у твоей матери был просто шок от твоего вида, поэтому она так на тебя и обрушилась, - обратилась я к Л.В. после драматичного повествования. - Моя тоже в таких случаях реагировала неадекватно. Первой ее реакцией на информацию о болезни детей, например, был ремень... Я знала ее "способ лечения" и потому никогда не доверялась ей, если только где-либо уже не свернешься комочком в беспамятстве. Как-то в очередной раз я тайком перепрыгнула через забор в гимназический сад, где я была самой большой гусеницей, как сейчас понимаю, и попала ногой на разбитую бутылку. Мне тогда было всего лет пять. Первая мысль была о том, что, не дай Бог, мать узнает об этом. А подошва ноги была располосована так, что среди развалившейся надвое мякоти белело сухожилие, слава Богу, не задетое. Я тогда...

- Не говори мне про такие ужасы! - перебила меня Л.В. - Я не могу этого слышать. Самой легче сто раз вынести, чем представлять твои муки, - взмолилась Л.В.

- Да не было у меня тогда никаких мук. Опасение гнева матери заставило меня забыть о боли, ее как-то сразу вдруг отрезало. Это "вдруг" мне потом помогало в дальнейшей жизни, когда я испытала все "прелести" женской доли... А тогда я сложила вместе разрезанную мякоть, сорвала два огромных жирных лопуха, поискала глазами, чем бы перевязать. Нашла тряпицу. Доскакала до колонки с водой. Постирала. Обмыла лопухи. Приложила один, второй. Завязала... К заходу солнца все срослось, и я, уже не хромая, пришла домой. Мать так До сих пор об этом и не знает.

- И это в таком возрасте проявить такую смекалку?

- Это еще цветики. В четыре года я уже все делала по дому: убиралась, ходила за водой, в магазин и даже на базар. А туда надо было добираться на трамвае. Вот мать даст мне двадцать пять рублей, а это ого-го какие деньги по тем временам, конец сороковых! Я все куплю: и мяса, и зелени, и еще бог знает чего, да еще и сдачу принесу, как рассказывает до сих пор мама с гордостью. Теперь только осознаю, какое оживление начиналось в торговых рядах с моим появлением на базаре. Когда я сейчас смотрю на своих внуков, то диву даюсь нашей разнице. Мало того, в этих походах я очень хорошо смекнула, что на сэкономленные копеечки можно купить себе мороженого, кедровых орешек или хурмы. Словом, возможностей полакомиться предоставлялось достаточно. Но потом утаивание денег стало меня ужасно тяготить. И я раз и навсегда покончила с этим. Мне от этого сразу стало так хорошо... Замечательное чувство свободы, которое я больше ни на что не разменивала. - Л.В. слушала меня с интересом. И я продолжала: - А еще в пятилетнем возрасте я хорошо запомнила, что значит не бояться. Я встретилась в лесу с волком. Он сидел возле своей норы и облизывался. Вначале я подумала, что это просто собака. Потом поняла, что нет. Далеко от деревни, и собака уж очень большая, таких в ней нет. Мгновенно поняла, что если показать, что ты его боишься, то добром это не кончится, и никто помочь не успеет. Я поднесла к губам палец и сказала спокойно, но твердо и властно: "Тс-с-с! Сидеть!" И пока не обобрала ягоды и грибы вокруг, не ушла. Волк все это время послушно сидел на том же месте у своей норы. Но тогда я осмыслила и другое, что не надо тревожить тетю Любу рассказом об этой встрече, хотя очень хотелось. Я прекрасно понимала, что это для всех нас обернется ненужными хлопотами. Лицо тети Любы светилось всегда ровным светом. Я никогда не слышала от нее, чтобы она повысила голос на кого бы то ни было. Она для меня была ясным солнышком, ласковым и надежным. Рядом с ней я была защищена от любого зла. И она меня предупреждала: "Боже упаси забрести в те дальние горы!" А я забрела. Там как раз оказалось много дикой вишни, грибов, невиданных до этого цветов... В деревне никто из местных не ходил в лес, боялись волков, одна я, городская... Теперь я понимаю, почему старушки со своих завалинок смотрели на меня с каким-то особым выражением в глазах... А тетя Люба ежедневно жарила грибы, которые я приносила, летние опята, "дуняшки", сыроежки. С деревенской сметаной, пальчики оближешь! Аромат от жарешки стоял на всю деревню! А деревня называлась Подгорная. Красивая, как в сказке! Все домики белоснежные, как у тети Любы. Она так любовно всегда его белила. Я завороженно в такой момент смотрела на нее с бревнышка на полянке против дома. Вечером здесь вся молодежь собиралась. У тети Любы кроме сына были еще три девицы-красавицы в невестах. И когда они приезжали из города на студенческие каникулы, весело было тогда! Дом стоял на самом красивом месте. А вокруг росла травка зеленая, мягкая, чистая, сочная, цветы полевые - душистые, в долу земляника пахучая, черная смородина, речка с песчаными берегами... Красота! Идешь по долу, жаворонки в небе поют, кузнечики в траве стрекочут, и так пахнет вдруг на тебя разогретой жарким солнцем земляникой или медуницей!.. А с другой стороны дома - пшеничные поля густые, колосистые. Пройдешь через лес высоченных подсолнухов в сто ярких солнц и сразу - на простор пшеничного поля! Я любила тогда срывать колосья и пробовать зерна на спелость... А за полями - лес и горы стоят заманчиво... Я ходила все лето босиком, даже когда хлеба скосят. Идешь по стерне, а из-под ног то птичка испуганно вспорхнет со своего гнезда, то опята на жирных ножках тебя встречают целым семейством... И такой простор для глаз, такая красота! А главное - ты одна! Где хочешь, там и остановишься. Ляжешь на теплом душистом пригорке - небо перед тобой глубокое-глубокое, высокое-высокое, голубое-голубое, как твои глаза... И белые облака, как невиданные царства, невиданные государства плывут. Я "видела" на них и Бога на огненной колеснице с развевающимся белоснежным плащом... Так мне все это представлялось. И такая радость на сердце!.. Вообще-то, напрасно взрослые считают детей ничего не понимающими, - словно молнией пронзенная, резко вернулась я к начатой Л.В. горькой теме, -все они понимают. И даже больше, чем взрослые... Помню, я тоже в детстве испытала подобное состояние "вселенского одиночества", и тоже Бог его дал через маму, - наконец, ухватив жар-птицу крепко-накрепко, прозрела я жертвенность наших матерей в становлении "дитяти" на ноги. Мне не было тогда и года, а сестра на три года лишь старше. Вот она побегает-побегает по двору, а потом подбежит к матери, уткнется ей в колени, мама погладит ее по головке, и Тамара замрет счастливая. Я тоже решила изведать, что же это такое... Вслед за сестрой я подбежала к матери, уткнулась в ее колени, а она резко так оттолкнула меня, причитая: "Как вы мне надоели, отдохнуть матери не даете!" Я села, помню, со всего маху на "пятую точку" ребенком, а встала уже взрослым человеком и больше уже старалась не вворачиваться в чужую "воронку", себя слушала. И, вдобавок, вынесла полезный для жизни урок: в любой ситуации надо бы быть великодушной. Как я написала потом в одном из своих стихотворений:

И с глубокого детства ощущаю в себе,

Будто мать моя родная, как малышка при мне...

Вообще, ты лучше пересмотри отношение матери к себе. Она, конечно же, в действительности любила тебя, и любила по-своему. Просто с тобой очень непросто... Я помню, как они с бабушкой переволновались, когда ты в сорок первом году сбегала на войну... Просто ты -особое явление в жизни. Не для слабонервных.

- Наверное, ты права... Вообще-то, я полагаю, мама была очень интересным и глубоким человеком с трудным женским счастьем. Я никогда раньше не задумывалась, почему она вдруг оказалась в Таганроге, а бабушка в Новочеркасске. В одночасье, можно сказать, покинули Москву. Теперь и спросить-то уже не у кого, я осталась самой старшей в роду. Я могу теперь об этом только догадываться. Время какое было... Всю интеллигенцию тогда уничтожили... А что у моей матери был актерский талант, я убедилась, натолкнувшись среди прочих ее документов на письмо Сергея Эйзенштейна, адресованное ей.

- Кого-кого? - переспросила я, усомнившись, не ослышалась ли.., такая древность, сам родоначальник советского кинематографа, прямо каменный век! А в нем и мама, которая не так давно ушла из жизни... Как все интересно переплетается, действительно, мир совсем тесен.

- Представь себе, того самого Сергея Эйзенштейна, нашего первого советского кинорежиссера с мировой известностью легендарного "Броненосца Потемкина." В письме к маме он очень сожалел о ее неожиданном уходе из студии."Я вижу в вас несомненный актерский талант," - писал Эйзенштейн. А мама одно время играла на сцене нашего местного драматического театра.

- И как она играла?

- Я когда первый раз увидела ее на сцене, заплакала.

- Отчего же? Тебе не понравилось?

- Нет, не в этом дело! Мне стало страшно, когда бабушка показала чужую тетю в каком-то немыслимом парике и сказала, что это моя мама.

- Так значит она действительно была талантлива, коли ты не узнала ее.

- Я тоже так считаю. Она однажды и меня пыталась вовлечь в свой театр. Была роль мальчика в их новой пьесе, совсем небольшая. Надо было только выйти на сцену и просто пройтись по ней. Ей так хотелось, чтобы это была я. Но я как представила, что мне надо выйти перед сидящими в зале, так у меня аж от страха сразу скулы свело.

- От страха? У тебя? Так я и поверила! Может это совсем другое?

- Возможно. На самом деле я действительно очень стеснительная. Да-да-да! Я и сейчас иногда испытываю это чувство очень остро. Ты знаешь, чего мне стоило прийти в аудиторию, встать на кафедру и начать лекцию, когда я преподавала в МГУ? Я всегда держала себя в руках в этот момент. И должна сразу же, как только переступаю порог аудитории, выпулить какую-нибудь фразу. Неважно какую. Главное -преодолеть самою себя. И я буквально долетала до кафедры, бросала портфель и сходу что-то проговаривала, не всегда даже относящееся к данной лекции... Я до сих пор так и не научилась не волноваться, когда мне предстоит выступление.

- Но это же прекрасно. Истинное общение всегда творчество! Да-а-а... Здорово у тебя получается! Кто бы мог подумать! Ты всегда в такие моменты, как тигр в прыжке.

- "Тигр в прыжке ?" - и Л.В. заразительно рассмеялась. Я смотрела на нее, не совсем понимая, что же здесь смешного? А она продолжила: - Я вспомнила сразу кота Яшку. Был у нас такой в Таганроге. Здоровый, палевого окраса, гладкошерстный, с черными полосами. Тигриной масти. Я его и дрессировала на тигра. У нас перед входом в дом стоял высокий шкаф. Я сажала туда кота. Когда кто-нибудь заходил к нам в гости, он бросался прямо на спину жертве и драл когтями.

- Представляю, какой тогда начинался "оживляж"! Бедный кот! Как ему потом доставалось из-за твоих дрессировок.

- Нам тогда вместе доставалось. Но не останавливало... Кот жил с нами до самого отъезда из Таганрога. Мы его потом оставили хорошим соседям на память.. А еще раньше у нас была кошка. Мне тогда было пять лет, и я впервые увидела, как они рожают. Я долго сначала не могла понять, что же она делает на маминой постели. А потом совершенно очумелая вбежала на кухню и как закричу: "Бабушка! Бабушка! Наша кошка какает котятами!" Так всю свою жизнь взрослые и вспоминали мое выражение... Умением "по-своему" понять я часто ставила взрослых в тупиковую ситуацию. Мне было лет пять, когда выражение "инцидент исчерпан" я произносила по-своему: "инцидент исчирикан"... Нет-нет! Не от слова "чирикать", а от "чиркать". Ну так я себе это представляла, и хоть умрите все! Взрослые в нашем роду часто употребляли мои словообразования...

Я задумалась... Хорошо, когда ты умеешь ощутить омонимы, смешное в словесных наворотах русского языка... Но как печально, когда порой очевидное каждый понимает "по-своему". Как важно иметь с близкими один единый букварь, одну азбуку...

- Кстати говоря, - прервала мои размышления Л.В., - в четырехлетнем возрасте я исчиркала горы бумажных листов и аккуратно складывала их в стопочки. Мне нравилось подражать бабушке, когда она сидела за письмами. Вначале взрослые были в замешательстве, уж не случилось ли чего с ребенком. А, как теперь понимаю, тогда я просто предвосхитила тяжелый писательский труд, готовилась к нему, тренировала руку...

- Бабушка в твоей жизни занимает самое большое место, - начала я. - Недаром перед первым приходом в твой дом я увидела во сне ожившую картину Н.К.Рериха "Гора Шатровая". На ней - ашрам. Дальше - вид с него на гору Шатровую, потом вдруг прямо "наехавшую" на меня в огне розового света Канченджангу. Потом возникшее передо мной лицо женщины, строго и взыскующе глядящей на меня... И действительно, первое, что бросилось сразу в глаза, когда переступила порог твоей комнаты, это огромная репродукция картины Н.К.Рериха "Гора Шатровая", а напротив - фотография бабушки над письменным столом. Мы сразу "узнали" друг друга. Она смотрела на меня так же, как и во сне. И было это в День Учителя, 24 марта 1992 года...

- Да... Бабушка у меня была что надо! "Коня на скаку остановит..." Мне было всего месяца два, когда они с мамой отправились из Новочеркасска, где я родилась, в Крым к кому-то из близких родственников. А в это время там случилось страшное землетрясение. Столько тогда было бед и разрушений! Когда дом затрясло, а это было на втором этаже, бабушка первое что сделала, это выхватила меня из кроватки и пулей выскочила на улицу! Потом, решив, что можно еще попробовать спасти документы и некоторые ценности, она влетела в квартиру, и первое, что увидела, это огромную, рухнувшую с потолка балку, пополам разрубившую мою кроватку именно на том месте, где была моя подушка. И это было единственное разрушение во всей квартире! Вот так. "Враг не дремлет". И если бы не реакция бабушки, то не видать тебе сейчас меня. А реакция, я тебе скажу, бывает иногда самая странная. Помнишь, лет пять тому назад, году в девяностом, у нас в Москве было землетрясение? В нашем районе оно было балла в три, хотя в других осталось незамеченным. Но и этого было достаточно, чтобы всех перепугать. Я вдруг ощутила, что пол поехал у меня под ногами. Вначале не поняла. Потом смотрю, куда-то поплыли мои книжные полки. Ты же знаешь, у меня все стены - это полки. Я вижу, как они разъезжаются в разные стороны... Потом люстра задребезжала... А я продолжаю писать за письменным столом, все в толк не возьму, что бы это все значило? Слышу, в коридоре паника, дружно захлопали входные двери, все куда-то спешат. Влетает с кухни Н.Г. с перепуганным от страха лицом, землетрясение, говорит. Ну я стала быстро соображать, что же мне с собой взять? Рукописи трилогии, конечно же, с гималайского маршрута! Стала искать чемодан, вытаскивать все... Потом поняла, что это бесполезно, время не ждет, а стихия жестока. Мы было уже ринулись к двери, как Н.Г. закричала: "Забери курицу с балкона, а то дом обрушится, и курица пропадет!" И я ринулась на балкон, доставать где-то там ее жареную курицу. Тут-то я и ощутила во всей красе силу стихии: я хватаюсь за перила балкона, а они уплывают из-под моих рук, ноги едут в разные стороны... Потом, когда все жители дома собрались на улице, было смешно смотреть друг на друга. Все выскочили, кто в чем, кто с чем. Но, в основном, все были с "курицей". Мы потом долго хохотали - "курица пропадет", "балкон обрушится", а то, что я вместе с балконом и курицей, это и в голову никому не пришло! Вот и такая реакция тоже приключается, как "медвежья болезнь"...

- Бабушка у тебя действительно, что надо! Ангел-хранитель во плоти,- сказала я задумчиво, осмысливая услышанное...

- Ты знаешь, какое у меня лет в пять было самое большое горе на белом свете? - с трагическими нотками в голосе обратилась ко мне Л.В. - Это когда я узнала, что меня родила не бабушка.

- Да-а-а? Бывает. И как же это произошло? - поинтересовалась я.

- А так. Мы с бабушкой выясняли, кто от кого родился. И когда бабушка сообщила, что меня родила мама, я завопила, как ужаленная: "Как мама? Неправда! " - говорю, - "меня родила ты! " "Да нет, - говорит, - я родила маму, а мама - тебя". Я весь день прямо выла от горя, долго не могла успокоиться. Для меня это известие просто было трагедией! Я всегда считала, что меня родила бабушка и очень гордилась этим. Вот ты как-то спросила, не ревновала ли я младшего брата к маме? А что мне его было ревновать, меня же бабушка родила. Потому я равнодушно встретила его появление на белый свет.

- А ты что, видела, как он родился?

- Почти. Я помню, к нам в дом пришла толстая тетя в белом халате с огромным саквояжем в руках, в котором был блестящий инструмент. Я стояла тогда у скамьи и пряталась за саквояж. Тогда многие рожали дома. В больницах не всегда были свободные места, и потому в момент родов присылали акушерку на дом. Меня, конечно, отправили в соседнюю комнату. А когда роды кончились, меня ввели посмотреть. Я увидела среди пеленок маленький, сморщенный, пищащий красный комочек, дергающий ножками. Я хладнокровно, но внимательно осмотрела его, определила у него одну лишнюю деталь и хмыкнула, зачем это "архитектурное" излишество? Мне объяснили, зачем. Мне тем более стало смешно. Зачем, если можно спокойно обходиться и без этого "краника". На этом мой интерес к нему закончился... А бабушка действительно была для меня самым дорогим человеком на белом свете. Я родилась на ее руках. И выросла тоже на ее руках. Она была человеком старой закалки. И, несмотря на изменившиеся в годы советской власти условия жизни, в воспитании детей продолжала сохранять в семье традиции русской интеллигенции. Только все обязанности уже взяла на себя. И у нас в семье было строго заведено - ты где угодно можешь бегать, резвиться весь день, но "в час означенный" мы с братом уже сидели за столом и ждали чуда. И мы никогда не ошибались, всегда узнавали что-то новое и интересное. Бабушка могла нам спеть, рассказать сказку или прочитать стихи... Я любила эти вечера. И, вообще, бабушка преподнесла мне много уроков нравственности, и чаще без лишних слов, примером. Она практически формировала мой дух, лепила, как скульптор. Она знала нас лучше, чем родители, и безошибочно определяла, что от каждого из нас можно было ожидать. Я могу судить об этом по метким характеристикам, даваемым нам. Так в одном из писем сестре она написала обо мне: "Людмила растет существом серьезным, но очень драчливым". Бабушка была моим первым учителем в жизни... Вторым был Дьяков Алексей Михайлович, мой университетский руководитель... Дальше - Святослав Николаевич Рерих, Учителя...

Я приехала из Самары... Мы опять встретились с Л.В. после небольшой разлуки. Я рассказывала ей о своей поездке, как в который раз, приезжая домой, слушала от мамы один и тот же рассказ. Начинался он после того, как заканчивалась вся суета, связанная с моим приездом... Мама тогда садилась за вязание, и мы начинали все и всех вспоминать. И когда я ей рассказываю о проделках своих внуков, она сразу же переходит на меня. "Они-то еще что... А вот ты.., а вот ты..," И начинается!.. Как я в восемь месяцев докрашивала половицу в комнате. Как за мной ходили все собаки в округе, и как я могла уснуть с ними в одной конуре. Как я оттаскала за белоснежную бороду благообразного старичка. "Смелая у вас девочка", - сказал он уходя... "Да, смелости у тебя было - не занимать, - любила всегда подчеркивать мама. - Ты никогда ничего не боялась. Отец, бывало, привезет с рыбалки огромных раков. Ты выберешь самого крупного, он повиснет у тебя на пальце, а ты только смеешься. А все дети, да взрослые даже, в ужасе разбегаются от тебя"... Это еще, слава Богу, мама не знала о моей встрече с волком в лесу! Но всегда в ее воспоминаниях центральное место занимало одно - мой "полет" в полуторагодовалом возрасте со второго этажа. Мама тогда вспоминала всех действующих лиц и исполнителей, и что с ними стало сейчас: "А ты знаешь, Клава-то, твоя спасительница, умерла недавно. Царствие ей небесное... Хороший была человек". А событие это развивалось так: мама вышла на минутку из дома, а я оставалась со старшей сестрой. А когда мама возвращалась, то эта Клавдия уже несла меня ей навстречу... Я за это время залезла на подоконник, шпингалеты же на окнах оказались не защелкнуты, встала во весь рост, оперлась на окно, оно открылось и я - полетела... Это рассказала сестра, Тамара. А дальше рассказывала Клавдия и еще двое мужчин, что в это время курили у своих окон. Они видят, как летит какой-то сверток прямо на груду битого кирпича, поверх которого "рогами" вверх торчала чугунная плита. Перебирали печку - "голландку", и все выбрасывали прямо из окна. Вряд ли был бы другой исход, если бы не произошло чуда: вдруг откуда-то налетел ветер, "ты на мгновенье застыла в воздухе прямо над этой грудой кирпича с рогатиной, твое платице надулось, как парашют, и отнесло тебя в клумбу с цветами. И ты, как лягушонок, приземлилась целенькая и невредимая. Даже царапины не было, даже кусочка земли не пристало! Клавдия сразу выскочила через окно, она же жила прямо под нами, схватила тебя на руки, а ты уже спишь. Так и проспала сутки. А когда отец на следующий день пришел с работы, взял тебя на руки и спрашивает: "Ну как же это, дочка, у тебя получилось?" Ты моментально соскочила с рук, подбежала к окну, взлетела на подоконник. Мы едва успели ухватить тебя за платье! Думали, что теперь бояться будешь, а ты, слава Богу, осталась прежней. Вообще-то, это, можно сказать, был второй полет с тобой. Первый был во время моей беременности. Был уже большой срок, когда самая верхняя ступенька лестницы, по которой я спускалась в погреб, сломалась, и я упала. Но ничего. Ты все выдержала. А вот когда Тамарой ходила, то так падала, да с такой высоты, что казалось бы конец. Но ничего. И роды не были преждевременными, и дети родились, дай Бог, каждому. Да.., мы были здоровее вас сегодняшних, хотя ничего хорошего в жизни и не видали. И акушерки были другие. И порядки в роддомах были другие. Все было для того, чтобы родить нормального и здорового ребенка. Попробуй только пойди перед родами в туалет, сиделка тебя так отчитает, так усовестит! Следили за полноценностью рождаемости очень строго!" - я замолчала. Л.В. слушала меня вполовину. Другая ее половина где-то витала... Мне не раз приходилось наблюдать подобное, когда я рассказывала о детстве. Я ощущала, как она уходила в свои воспоминания... Она осмысляла ход времени и события, нас странным образом связывающие... И я продолжала:

- Как-то с теткой Настей, маминой сестрой, что тогда перехватила меня из рук моей "спасительницы", в одной из бесед о существовании Высших Сил, Тонкого Мира, помощи, идущей в экстремальных ситуациях, я задала вопрос: а как тогда она может объяснить то мое удивительное приземление в клумбу с мальвами вместо груды разбитых кирпичей да еще с чугунной рогатиной посредине, если, по ее разумению, не существует на земле кроме человека ничего? "Счастьем", -говорит. "Да, счастье. Но кто его принес?"... Я утомила тебя своим рассказом? - обратилась я к притихшей Л.В.

- Ничуть. Мне интересно это слышать, хотя не в первый раз. Я просто вспомнила одну "семейную реликвию"... Это было в самые первые месяцы моего появления на свет. Но уже в Таганроге. Мама и бабушка были заняты уборкой комнаты. Балконная дверь была открыта настежь. Моя кровать стояла посредине. Я мирно спала. Вдруг через балконную дверь влетела по всем описаниям шаровая молния. Она была фиолетовой, с розовато-аметистовой "начинкой", и -"дышала". Она целенаправленно устремилась ко мне, осторожно облетела мою кроватку, ничего не задев. И так же степенно исчезла... Бабушка и мама стояли все это время, боясь шелохнуться, чтоб не наделать беды, зная, что при такой гостье возможно только такое поведение...

Такое "крещение" при появлении на свет божий получил будущий востоковед. Сам же герой всю свою жизнь идет, не вдумываясь в эти судьбоносные Знаки. Даже тогда, когда ее коллега по Мадрасскому колледжу англичанка Барбара Соломон, что читала курс английской литературы по Шекспиру, после поездки в Кулу сказала, что Святослав Николаевич ждет ее, она не приняла это всерьез. "Но доцент был тупой!" - заключила я тогда ее рассказ фразой из банальной интермедии. Л.В. рассмеялась в ответ и сказала, что и вправду была тогда доцентом. И потом, она в то время была увлечена изучением племен. Это был еще только шестьдесят второй год. И в свой отпуск Л.В. поехала в Южную Индию к своим любимым племенам.

Да. Мудра русская пословица: "Каждому овощу свой срок". Этап за этапом проходила она все испытания жизни, чтобы Там, Наверху, в Скалистых Башнях Гималаев могли с уверенностью сказать, что "эта" не сойдет с пути означенного...

И она "созревала". Не сознавая того, шла путем, указанным еще в глубоком детстве на той забавной фотографии, сделанной по инициативе бабушки в одном из таганрогских салонов, где Л.В. лихо стоит на фанерном кораблике меж двух спасательных кругов, на одном из которых написано: "Прощай! Еду". А на другом - "Жди! Приеду". Эти лаконичные строчки оказались пророческими в ее дальнейшей судьбе. Фотография хранится в семейном альбоме и потешает родственников точностью формулировки склада ее жизни. Она и сейчас в своем семидесятилетнем возрасте за срок короче месяца может проколесить сразу аж четыре страны различных параллелей и меридианов, например: Россия-Непал-Индия-Россия-Германия-Австрия-Россия... "Прощай. Жди". "Здравствуй". "Прощай. Жди".

А пока, в том шестьдесят втором, она набирала обороты. Она -"созревала."

- Я выросла, можно сказать, на пахучей травами украинской степи.., - вполовину еще находясь в том времени, навеянном моим рассказом, неспешно и умиротворенно начала Л.В. - Ведь Таганрог стоит между Азовским морем и степью. Степь - это действительно удивительное зрелище... Кругом ни души, только жаворонки в небе и земля, пахнущая солнцем... Мне было тогда лет шесть, не больше, когда я ощутила ее красоту... В Таганроге мы жили сначала в коммунальной квартире. Было нас семей пять, не меньшие. Дружно жили. Я не помню, чтобы кто-то ссорился, хотя в квартире не было ванны, а туалет один на всех. А у моей ровесницы, соседской Любки, бабушка жила в степи, на хуторе. Мы с ней частенько к ней ходили. Нас Любкина мать утром выведет на окраину города, поставит в "колею" лицом к степи, указательный палец выставит вперед: "Видите белый домик на горизонте? Это бабушкин хутор. Идите и не теряйте его из виду". И мы идем себе, идем... Ну просто другой мир! Такой простор для глаз! И на свете кроме нас, птиц, степи, голубого неба и жаркого солнца никого нет. Вдруг, всегда неожиданно, вырастает бабушкин домик. Беленький-беленький... И она сама, подперев бедра руками. И тут же вспорхнет ими и запричитает напевно: "Кто-о-о это к нам пришел? Це за люди такс!" И мы все радостные идем на огород, за огурцами, вот бы тебе там было раздолье! И за "гарбузами"... Первый раз, помню, когда мы сами выбирали арбуз, то выбрали самый маленький. Конечно, он оказался зеленым. Хотели съесть, но бабушка отобрала и сказала: "Надо выбирать самый крупный". Так я и запомнила этот урок на всю жизнь. Таких вкусных арбузов, как у Любкиной бабушки, я больше уже никогда не ела. Сочные! Ароматные! Сладкие, как сахар, инеем подернуты. Мы наедались ими так, что аж пупок развязывался. Но проходило время, и мы опять несли другой. Я их наелась тогда на всю оставшуюся жизнь. Больше не ем, как ты успела заметить. А потом мы отправлялись домой тем же маршрутом. Помню, бабушка дала нам домой в дорогу арбуз. Мы долго его несли с Любкой по-переменки. Но, конечно же, так и не донесли. Разбили.

Сколько реву было! Пришлось съесть. Я пришла домой, вся облитая арбузным соком. Мама отмывала меня в корыте на улице, а я рассказывала, как мы несли им арбуз, и как он разбился. И все нам сочувствовали...

- Как дружно раньше жили люди. Я помню свой дом в конце сороковых - начале пятидесятых годов... Летом в самую жару все выходили со своими постелями спать во двор, на траву. И никогда никаких недоразумений. А какие концерты мы делали для взрослых. А какие концерты делали взрослые для нас! Отец у меня виртуозно играл на гитаре и вообще на всех щипковых инструментах. Даже на скрипке. А пел как! Когда я слышу городские романсы в исполнении дамы Б., мне так и хочется сказать, чтобы замолчала лучше... А владел гитарой отец ну прямо как Иванов-Крамской!.. И не он один был такой в нашем доме. Прямо состязание музыкантов проходило по вечерам. Да... Прекрасное время - детство...

- Народ в те послевоенные годы действительно был с открытым сердцем, - продолжила рассказ Л.В. - У всех было много детей, еще друзья к нам приходили играть. И никогда взрослые никого не выгоняли из дома... Полгорода у меня в доме-то точно перебывало. Городок наш небольшой, всего несколько улиц - и уже окраина. Я помню, мне было три годика всего, когда я сделала это открытие.

- Небось сбегала из дома.

- Да нет. Меня тогда выгнали из дому... Я проткнула соседскому мальчику нос гвоздем, и вот тогда-то бабушка впервые ударила меня...

- А проткнула нечаянно?

- Не совсем. Просто взяла, да проткнула. Я вообще была "наказание божеское", как говорили взрослые. Я так однажды и представилась маминым друзьям. Они пришли в гости и спросили, "как тебя зовут, девочка? ", а я им в ответ: "Наказание божеское". Действительно, "наказание божеское". Когда я выходила во двор гулять, то мамаши быстренько расхватывали своих детей из песочниц и тащили их домой. Я выбегала из подъезда со скоростью звука и тут же влеплялась зазевавшейся жертве в живот головой и начинала его мутузить.

- Зачем?

- А просто так. Характер у меня был такой. Помнишь, я тебе говорила, как бабушка меня охарактеризовала: "Людмила растет существом интересным, но очень драчливым". Я без драки не могла и дня прожить. Вот ты смеешься, а моим родителям было не до смеха. Тогда бабушка ударила меня и сказала, что видеть больше меня не хочет. Открыла дверь и выгнала из дома. Они думали, что я испугаюсь, буду прощения просить. А я пошла. Иду себе, иду... Вот уже и

улицы мне не знакомые, и народ другой. Все меня спрашивают: "Мальчик, ты куда идешь один, без родителей?" А я им всем серьезно так объясняю: "Я не мальчик. Я девочка. Меня из дома выгнали. Я мальчику нос проколола гвоздем". Только уже на самой окраине меня догнала бабушка...

- Пришлось просить прощения?

- Нет. Этого взрослые от меня так и не дождались, с "прощением" у меня всю жизнь туго. Мне легче умереть, чем попросить прощения. Меня могли часами держать в углу лицом к стенке. Все бестолку. Только ущерб один. Вся стенка проковыряна от моих "стояний"...

- Я тоже в детстве не могла этого делать, хоть убей меня! И только потом, уже в десятом классе, когда попала в семью своей первой любви, я оказалась свидетелем того, как его мать просила у него прощения, она в чем-то, как оказалось, была неправа! Меня это так впечатлило! Она делала это не тоном заискивающего, а как хозяин ситуации, осознавший свою неправоту и протягивающий руку дружбы. Я круто пересмотрела тогда свою позицию.

- Ты пересмотрела, а меня бесполезно уже перевоспитывать. Да-да-да! Ты можешь еще хоть сто раз сказать "как жаль", но я такая и другой уже не буду.

- Эта формула - "такая, и все" меня всегда приводит в состояние "восторга!" "Пока мы живы, не будем лживы, препятствия лишь в нас"!

- "Но это отношения к делу не имеет!" - так любила говорить одна моя знакомая. Ей все скажешь, все аргументы выложишь. Она все выслушает, а потом скажет: "Все так, но это отношения к делу не имеет". Женская логика.., - обиженно замолчала Л.В. Словно электрический разряд пробежал меж нами, разметав в разные стороны...

"Женская логика..." И я ушла вся в себя... Опять мы, как глухой и слепой. Ну как помочь этому большому ребенку? И что для этого надо, чтобы ее, как и меня тогда, встряхнуло извинение матери Сашки Вохрамеева? Как важно вовремя уметь признавать свои ошибки, чтобы не было этого "слоеного пирога из гнойных нарывов" в отношениях друг с другом! Как важно вскрывать вовремя эти "нарывы" и прочищать их, чтобы всем рядом с тобой было легче идти по жизни. А прежде всего - тебе... Слово имеет могучую энергетическую силу. Словом можно и возвеличить человека, а можно и отправить "на тот свет". Помню из институтской практики - нам дали известное всему миру предложение: "Казнить нельзя помиловать" и предложили расставить в нем знаки препинания...

- Когда мама спросила, что подарить мне на день рождения, я, не моргнув, ответила: "Футбольный мяч". Я была классным вратарем нашей футбольной команды, и лучшего вратаря в городе не было. Мама знала мое увлечение, не одобряла его, но и не препятствовала. А вот чтение книг о путешествиях, приключениях - одобряла. И в день рождения я прихожу из школы, а на столе уже лежит груда книг, а в центре - футбольный мяч в сетке, о котором я так давно мечтала. Но, к удивлению взрослых, первое, что я выхватила из груды драгоценных подарков был не мяч, а книга путешествий по Африке. И засела с ней, забыв обо всем на свете... "А мяч?" - спросила мама. "Потом", - ответила я, вся поглощенная чтением... А через год я сбежала в Африку, и не одна, а подбив с собой еще и ребят со двора.

- Небось, с той "вдовой", что всегда так безутешно рыдала и рвала на себе волосы, когда ты затевала очередную драку с ребятами из чужой зоны?

- Не-е-т ! Ее-то мы как раз и не посвятили в свои планы. Я всем строго-настрого приказала держать тайну в строгом секрете. А она-то непременно бы нас сразу выдала родителям. Потом, она была младше меня года на три. Действительно, смешной была ее привязанность ко мне: придет домой, спрячется под стол, обовьет мои ноги руками и притихнет, как мышка, боясь, чтобы ее не выгнали, пока я готовлю уроки. А потом, когда деремся на улице, бежит, причитая, за мной, как безутешная вдова... Только сейчас, имея знания "отчего и почему", начинаешь все ставить на свои места. Помню еще странный случай в Германии с мальчиком лет четырех, который пришел вместе с матерью в тот же магазин, что и я. Я стояла у витрины и что-то рассматривала. Он подошел ко мне, встал рядом, мы разговорились с ним, как закадычные друзья, потом он взял меня за руку и прямо прилип ко мне. А когда мать пыталась увести его домой, он устроил такой рев, что мамаша чуть было в обморок не упала. Малыша просто отдирали от меня... Меня тогда эта встреча как-то глубоко растревожила... Тогда я не знала еще законов космоса, и потому не могла объяснить себе этой встречи. А в детях, как ты знаешь, свежа память прошлых воплощений...

- Ну и как вы подготовили свое путешествие в Африку? - спросила я, возвращая Л.В. к начатой теме кучей вопросов. - Что вы с собой взяли и куда успели добраться? А как вы решили продовольственную проблему? Как удалось взрослых провести в этом серьезном вопросе?

- Во всех книгах о путешествиях меня всегда волновало таинственное слово "припасы". Мы стали готовить эти "припасы" втайне от родителей. К сожалению, ты права, далеко уехать нам не удалось. На первой же станции нас сняли. А за время пути мы успели съесть все наши припасы.

- Да. Представляю, как в очередной раз твоим родителям было "весело" слушать "рыдания" соседей. Ведь всем было понятно, кто подбил детей на побег.

- Да они привыкли уже все, а мои родители тем более. "Божеское наказание", одним словом, не прибавить тут и не убавить.

Наверное, вряд ли мне удалось бы узнать от Л.В. об одном волнующем факте из ее биографии, если бы... не сон.

Я увидела Л.В. в пятнадцатилетнем возрасте в тот момент, когда она сбегала на войну. Фашист стоял в десяти километрах от Москвы, и она тайком рванула туда... Успела прорваться на передовую линию фронта, заменить убитого стрелка... Но потом под конвоем была отправлена домой.

Словно молния тогда пронзила меня мысль, что было бы с Л.В., если бы не эвакуация в Москву из Таганрога, города ее детства и юности, гидро-самолетостроительного завода, где работал ее отец... Через несколько месяцев туда пришла война. И Таганрог оказался во власти оккупантов. Что было бы, доведись Л.В. быть еще там... Она выследила бы первого попавшегося ей немца, убила бы его, завладела автоматом, потом вышла на городскую площадь, встала во весь рост и покосила автоматной очередью всех фашистов. И сама бы тут же сложила голову... Или, как Зоя Космодемьянская, была бы вздернута на виселице с табличкой на груди - "партизан". Земля могла потерять самое ценное свое приобретение - первопроходца Живой Этики, "востоковеда", который должен был еще состояться... Но Силы Света на дозоре!

- Да-а-а... Тогда события развернулись с молниеносной быстротой. Отцу дали две недели на сборы. И все. Это был май. Я еще не окончила учебный год. Без экзаменов тогда не переводили. Раньше же их ежегодно сдавали. Представляешь какая трепка нервов! Но я никогда не делала из оценок культа. Они интересовали моих родителей. Только поэтому мне приходилось считаться с этим. Шла в успевающих, и даже более. Поэтому гороно* сделало редкое по тем временам исключение, меня перевели в восьмой класс без экзаменов. Я обрадовалась такому решению, и даже расставание с самой трогательной частью жизни для меня оказалось не таким тягостным. "Охота к перемене мест" превалировала.

- И это несмотря на то, что в Таганроге у тебя прошла целая эпоха! Страстная любовь к военно-морским кораблям всех эпох, к морю, путешествиям, ты же в этом была первая среди ребят! - перебила я Л.В., поразившись ее умению быстро отсекать все привязанности, моментально уносить их в архив, все подчинять будущему. - Насколько помню, во Дворце пионеров ты возглавляла совет капитанов дальнего плавания. Расстаться с морем! Лучше тебя никто не плавал! Ты и сейчас этим мастерством дивишь всю публику. Видела я это своими глазами. И несказанно горда была тем, какая перемена происходила на этих праздных лицах от нескрываемой иронии при виде, якобы, старушки, несущей в руках ласты, до глубокого почтения, когда ты, спустя два-три часа, возвращалась из моря, оттуда, куда редко залетает даже чайка. Вот еще вспомнила твой рассказ, как ты уморила тогда своих коллег-благодетелей, уговоривших тебя по своей опрометчивости поехать с ними отдыхать на Черное море, в Гагры. Как ты заплывала в море утром, а возвращалась к обеду. Так и пришлось жене увезти своего профессора домой, во избежание инфаркта. Ну что ты смеешься, разве не так?

- Да просто смешно в твоей интерпретации это все слушать. Я и представления не имела, что столько неудобств им доставила. Для меня это было нормальным явлением. Я же родилась, можно сказать, на море. А тогда, помню, действительно, смешно получилось. Я заплывала далеко. Ориентиром мне служила вышка на самой высокой горе Гагр, а то я могла бы выплыть к Турции. Однажды вот плыву я себе и плыву, как вдруг - бабах! На мою голову спасательный круг. Я в ярости поднимаю голову, ну, думаю, сейчас кому-то врежу. Вижу, недалеко корабль, и команда корабля свесилась через борт. Ну я схватила этот круг и со всей силой бросила им его назад... Это оказалось научно-исследовательское судно.

- И они решили, что тебе нужна помощь, что твой корабль потерпел кораблекрушение, ты заблудилась и обессилела.

- Ну что-то в этом роде. Они долго потом меня уговаривали перейти к ним на службу.

- В качестве дельфина? - пошутила я.

- Но я тогда уже училась в аспирантуре, - продолжила она шутку. - А однажды я действительно привела с собой дельфинов. Ты знаешь, как они пахнут?

- Нет, конечно, они же близко к берегу не подходят. Я хоть и самарская, но на воде у меня нет такой устойчивости. Что-то мешает мне всегда. Ага, поняла! Предпочитаю видеть противника насквозь. А на воде этого не получилось. Я не любительница нырять, в отличие от тебя, потому и дно его мне не известно, потому нет контакта. И когда нет информации, то начинается дезинформация. А она всегда губительна. Поэтому я особо не доверяю воде.

- Прямо философия жизни у тебя получилась.

- Как есть. И как же пахнут дельфины?

- Молоком. Парным молоком. Я плыву, и вдруг подо мной большая тень. У меня мелькнула мысль - уж не акула ли? Но откуда они здесь, на Черном море? Потом опять... Потом еще, да прямо рядом. Я подняла голову. Рядом со мной плыл дельфин. Он нырнул, и колебание воздуха принесло мне запах парного молока. Так пах дельфин.

- Они наверно тоже решили, что тебя надо спасать.

- Возможно. Поскольку один из них как бы пытался пригласить меня воспользоваться его спиной. Но в этом не было необходимости. Так мы и добрались до берега. Они остались на глубине, а я вышла. Дошла до своих приятелей, нежившихся под солнцем, смотрите, говорю, я вам дельфинов привела. А в это время уже весь берег встал в возбуждении от этого зрелища. Я помахала дельфинам рукой. Они еще немного порезвились, потешая толпу, взмахнули прощально хвостами и скрылись.

- И чувства страха эта встреча у тебя не вызвала?

- Когда я поняла, что это не акулы, мне стало весело. И интересно. Дельфины же всегда чувствуют человека.

Мы как-то дружно замолчали.

И молчание наше было об одном... "Ах война, что ты, подлая, сделала"... Как-то от одного из грузчиков книжного магазина того быстротечного и короткого времени моей работы в Центре Рерихов я услышала удивительно мудрую констатацию судьбы именно молодых воинов, сложивших голову за Родину в Великую Отечественную войну, что все они Богом приравнены к лику святых. Мое сердце сразу же отозвалось на эти слова. Да. День Победы 9 мая действительно самый святой праздник в стране. Всесвятский праздник.

- О войне я узнала, когда была на улице. Возбужденная, я влетела в дом и заорала: "Ур-р-а ! Война-а-а!" У бабушки как было полотенце в руках, так она им меня и огрела вдоль спины: "Люди умирать пойдут!"... Это был второй такой ее урок в моей жизни, и последний.

- В этом твоем "ура", конечно же, автоматически сработал инстинкт воина, давно ждущего своего звездного часа: наконец-то, ты сможешь проявить себя - защитить Родину от врага. Иначе ты и не сбежала бы тогда в свои пятнадцать лет на передовую. Потом, насколько я помню, ты с детства бредила подвигами Гарибальди и готова была их повторить.

- Да. Для меня пример Гарибальди был высок. Я старалась походить на него.

- Ты, как Блаватская! Та уже в 16 лет успела получить ранения, сражаясь в его рядах. Но почему именно Гарибальди? Мало ли было прочитано книг о героях. Или так увлекательно было написано?

- А вот это уже интересный момент философского осмысления роли писателя... Мне в руки как-то попалась историческая книга об Италии девятнадцатого века "Три цвета времени" Виноградова. О Гарибальди там было совсем немного, но сам герой врезался в память на всю оставшуюся жизнь. Я уже была неравнодушна к Италии, герою. Я уже бредила им... Потом, спустя много лет, я узнала, что Гарибальди был в Таганроге. Он набирал там в тавернах солдат для сражений.

Тогда вдвойне понятно, почему Л.В. так увлеклась им, подумала я... Она считала "письмена", оставленные им в энергетике города...

- Такие сильные натуры оставляют свои следы в истории надолго, - словно прочтя мою мысль, продолжила Л.В. - И вообще он покорил меня и своей внешностью. Высокий, стройный, с горящими глазами, красивым ножом за поясом. Рядом со своим антиподом Кавуром он еще больше выигрывал.

- Ну конечно же, если красивый настоящий нож за поясом, то тогда все понятно, - пошутила я, зная пристрастие Л.В. к холодному оружию. Где бы мы ни бывали, она всегда привозила с собой очередной образец этого рода искусства в свою коллекцию.

А когда исторический факультет МГУ объявил конкурс среди выпускников-школьников на лучшую работу по объявленным темам, Л.В. выбрала "Два пути воссоединения Италии" - о Гарибальди и Кавуре, двух вождях двух противоположных воззрений. В те времена Италия была раздроблена на отдельные феодальные княжества и была уязвима для врага. Идея объединения страны у них была различная. Один шел революционным путем, другой - путем дипломатических сделок. И, как мы знаем, Гарибальди победил... Работа была "блестяще выполнена", как сказала Л.В. профессор.

- Она тогда очень зауважала меня и взяла было надо мной опеку Надеялась, что я буду поступать в МГУ к ней на факультет на западное отделение. Но я не оправдала ее надежд. Когда пришло время подавать документы, меня вынесло в противоположном направлении.. Она долго потом избегала встречи со мной. Но встреча все же произошла. Она была хорошим человеком и поняла меня. Простила мне "измену", как ей казалось. Да. Жизнь - интересная штука. Ну так вот, продолжала Л.В., - когда я готовилась в Ленинке к реферату, я столкнулась с дневниковыми записями своего любимого героя детства - Вамбери. "Вамбери", как и все другие книги, мне принесла в свое время мама. Она знала мое сверхувлечение путешествиями. А эта книга была о замечательном венгерском исследователе и путешественнике прошлого столетия. Он был бесстрашным и целеустремленным человеком. Представляешь, первым из европейцев, рискуя жизнью, сумел попасть в труднодоступные районы Средней Азии и оказался во дворе бухарского эмира! Вамбери тогда встал у меня в один ряд с Миклухо-Маклаем, Гарибальди... И вот, когда уже в юности я наткнулась на сухие дневниковые записи самого Вамбери, то поняла, что значит сила слова! Как удалось автору этой моей любимой книги детства, зажечь тогда во мне любовь к герою, любовь к перемене мест, и помочь понять, что писать надо так, или совсем не писать!.. Этим автором был Николай Семенович Тихонов. Разве могла я тогда знать, что судьба столкнет меня с ним? Что мы вместе окажемся среди первых лауреатов премии имени Джавахарлала Неру? Что нам вместе в 1968 году в Дели Индира Ганди будет вручать эти награды! Мы потом были очень дружны с Николаем Семеновичем. Он, оказывается, следил за моим творчеством, а к книге "Мы - курги" сделал потом предисловие. Николай Семенович был очень интересным и глубоко интеллигентным человеком, и мне всегда было немного не по себе, когда этот человек, уже с мировым именем, Председатель правления Союза писателей СССР, хорошо знавший жизнь, много старше меня, с таким интересом вдруг часами будет слушать мои рассказы о племенах, Индии, людях. А потом после таких разговоров его жена будет кормить нас моими любимыми пирожками с картошкой. Лучше ее никто их не пек. Вообще, мне нравилось бывать у них в гостях.., - Л.В. опять замолчала...

А я все ждала, когда она снова войдет в русло воспоминаний о войне. И она "вошла"...

- Когда началась война, то завод отца только что прибыл в Москву, и, не успев даже распаковать оборудование, его опять эвакуировали на этот раз в город Сормово. От Москвы до Сормово мы Добирались пароходом. Позади были баржи, на которых везли оборудование. Был такой внушительный караван. Но была ранняя зима, и мы вмерзли в волжский лед. Дальше продвигаться не было возможности. Ждать ледокол было бессмысленно. Мы были обречены, так как оказались, вдобавок, еще и хорошей мишенью для фашистских "мессершмитов", а у нас даже никакой охраны или возможности защитить себя. Они долго не заставили себя ждать... Бомбили нас прямо на бреющем полете. Казалось бы, смерть неминуема. А снаряды ложатся все мимо да мимо, рядом да рядом с караваном. Так и улетели, растратив на нас весь боевой запас. И опять все обернулось во благо. Благодаря бомбежке, мы вышли из ледового плена, дошли сами и привезли оборудование. Правда, потом там, "наверху", решили, что целесообразнее вернуться назад в Москву. Через три месяца мы опять были в Москве. Восьмой класс в школе так и не был сформирован. И я полгода училась в авиационном техникуме, чтобы не терять время. И только на следующий год пошла учиться в восьмой класс.

А меня опять занимал один и тот же вопрос... Я вовсе не хочу умалять достоинства ее отца, но переезд из Таганрога в Москву, вырвавший, можно сказать, ее из когтей фашиста, бомбежка каравана, которая обернулась освобождением из ледового плена, чудесное возвращение ее с передовой, потом выбор профессии... Вот она - Судьба, вот она - мощь "Руки Водящей!.."

- А как вы оказались все же на своем индологическом отделении, уважаемый востоковед? - задала я вопрос.

- О-о-о! В семье это было как гром среди ясного неба! Все было вразрез первоначально намеченным планам. Мама так и не поняла этих моих заворотов судьбы. Но поскольку я всегда сама решала ее, это-то и избавило от излишних объяснений, да и объяснить-то я все равно просто бы не смогла. Это было так: я пришла подавать документы в МГУ в последний момент. Но почему-то вместо того, чтобы положить их на "Западное" отделение исторического факультета, меня буквально развернули в прямо противоположном направлении, и я подала документы на "Восточное". Потом, когда был позади первый курс, начался выбор специальности. Все ринулись в группу афганистов, турок. А я опять словно чего-то ждала... И дождалась. Группа оказалась переполненной... В аудитории появился профессор. Он начал увлекательно рассказывать об Индии. И я сразу же поняла - только Индия. Но сокурсники опять активно задвигали локтями, и на пять вакантных мест оказалось пятнадцать желающих. Тем не менее, я уже не сомневалась, что окажусь в числе этой группы, - закончила свой рассказ Л.В.

И этот выбор она сделала в начале сороковых годов, в то время, когда Индия была еще английской колонией! И никакой перспективы советским востоковедам попасть туда во благо науки не было. Их готовили, как казалось тогда многим, "в никуда". В лучшем случае выпускникам этого отделения грозила работа лаборантками в каком-нибудь институте, библиотеке. Кто бы мог предположить, что по окончании аспирантуры, перед ней тут же откроются такие дали, что дух захватывало. И они окажутся первым молодым поколением индологов которых "испек" МГУ после того, как старшее поколение востоковедов было распято на кресте истории советской власти.

- Я потом пыталась проанализировать свое поведение, но так и не смогла, - продолжила Л.В. - Какие-то неведомые силы уводили меня от этих рассуждений. Я была непонятна себе, но назад дороги уже не было.

Начались студенческие годы. Кроме учебы, Л.В. умудрялась быть и чемпионкой по спортивной гимнастике, по прыжкам в воду с трамплина, иметь спортивный разряд по лыжным гонкам. Была комсоргом группы, членом комсомольского комитета курса. Там столкнулась с дочерью Сталина, Светланой Алилуевой. Она училась на курс старше.

- На последнем курсе я была членом комитета комсомола курса, - вспоминала Л.В., - а она - комсоргом аспирантской группы. Вот уж кому не позавидовать было, так ей! Она себе не принадлежала. Стоило кому-то из ребят просто подойти к ней близко, как на следующий день его уже не оказывалось в институте. Помню, как организатор очередного собрания членов комитета комсомола, я подошла к ней оповестить об этом. Она испуганно вздрогнула, и глаза у нее стали, как у затравленного зверька. И я поняла, что она испугалась за меня... Я к ней относилась с симпатией, особенно после того, как кто-то из однокурсников рассказал мне, как преподавательница школы, где она училась до университета, пыталась устыдить ее за тройки: "Стыдно дочери великого вождя иметь такие оценки!" Светлана вспыхнула сразу, на глаза навернулись слезы, и она сказала: "Что же, если я дочь великого вождя, то и не человек разве?"... Смотреть было больно, как она страдала в этой искусственной жизни, созданной отцовским окружением: впереди и сзади на два ряда никто рядом с ней не должен был сидеть. Только дочь Молотова, которая училась с ней на одном факультете. А сзади и сбоку - охрана.

Я живо представила себе эту картину, нарисованную Л.В., и мне стало в который раз не по себе... Ну и времечко же пережила она! Все время - "на лезвии бритвы". А впрочем, и сейчас...

К оглавлению

Далее